— Мда, — с сомнением сказал Николай Валерьевич. — Не совсем то, чего я хотел бы… Но это уже работа, Саша. Это уже намек на развитие, пусть и скромный. Пожалуйста, возьмите этот альбом и очень тщательно — как только сумеете — поработайте с фрагментом номер один. В идеале — я очень хотел бы — чтобы вы довели задержку дыхания до двух минут. На счет «сто двадцать».
* * *
— Я должна сдать этот зачет, — говорила Сашка вслух. — Я должна сдать этот зачет!
И открывала альбом, выданный горбуном. Страницы были пронумерованы, черные поля — «фрагменты» — были пронумерованы тоже, и только по номерам их можно было отличить один от другого. В центре каждого белели три точки, будто три звезды или три дырки в темной ткани.
— Я должна сдать, — бормотала Сашка и, задержав дыхание, фокусировала взгляд на трех белых точках. «Один, два, три, четыре…»
Все сливалось перед глазами, а потом прояснялось снова. Из темноты проступали резкие, странные очертания. Сашка видела город, острые пики крыш, пересечение линий и проводов; плоские существа, коричневые, как кофейная гуща, прыгали по ним, будто блохи по немытым волосам.
Похожие на крестики, проставленные толстым коричневым фломастером в списке покупок, они подергивали ножками, изгибались и двигались рывками. Сашка не смогла бы объяснить, почему ей так омерзительны эти существа, но всякий раз при их появлении передергивалась от гадливости. «Тридцать один. Тридцать два. Тридцать три»…
На счет «шестьдесят» коричневые крестики-насекомые замечали, что за ними наблюдают. Они видели либо чуяли Сашку, они подбирались ближе, к самым глазам, а она не могла отдернуть голову.
Позади на черном листе разворачивались графически четкие пейзажи: горы, арки, дома и башни, прекрасный и жуткий город. Масляно блестела мостовая — как поверхность аспидно-черного кукурузного початка. От фрагмента к фрагменту отдаленный пейзаж менялся, наполнялся деталями, становился объемнее, но и кофейно-коричневых крестиков собиралось все больше. Они кидались на Сашку, как стая оголодавших клопов. Лишенная рук, не имея возможности дышать, она отгоняла их как могла: напряжением. Взглядом. Иногда стонала над альбомом, приводя в ужас соседок по комнате.
— Я должна сдать этот зачет!
— Ты сама на себя не похожа, — тихо говорил Егор.
Сашка выучила его расписание. Каждый день она являлась в столовую, держа Егора за руку. Она переносила все его рубашки и свитера. Она целовалась с ним при всех, будто в последний раз. Она бесстыдно изгоняла соседок из комнаты и занималась любовью с Егором, заперши дверь на ключ — и на ручку от швабры.
Потом Егор, натянув спортивные штаны, выскальзывал из комнаты и уходил к себе, а Сашка лежала целую ночь без сна.
Она должна сдать этот экзамен.
Или умереть.
* * *
В конце ноября Костя и Женя расписались-таки в ЗАГСе и сыграли «студенческую свадьбу» в маленьком ресторанчике неподалеку от института: водка, минеральная вода, бутерброды с колбасой и сыром, бесконечные банки с солеными огурцами. Приглашены были все однокурсники, каждый мог привести с собой не более одного человека. Сашка привела Егора. Лиза не пришла совсем.
На свадьбе Сашка впервые увидела мать Кости — рано постаревшую полную женщину, суетливую, с резким голосом. И подумала о Фарите Коженникове, который был мужем этой женщины и бросил ее… Или они расстались по обоюдному желанию?
И еще ей не давала покоя одна мысль: как Костина мать не замечает, не видит, что с институтом, где учится ее сын, не все в порядке? Или, если взглянуть со стороны — подвоха не разглядеть?
Сашка пыталась поставить себя на место этой женщины: сын, которого иначе забрали бы в армию, перешел на второй курс провинциального ВУЗа и женился на однокурснице. Все в порядке. Все естественно. На третьем курсе сын изберет специализацию, и его мать в шелковом платье, слишком плотно облегающем расплывшуюся фигуру, надеется, что он выберет «экономический уклон»…
Сидя на коленях Егора (места за столом было предостаточно, но Сашке было важно именно так сидеть за Костиным свадебным столом), она думала о том, что на ее глазах полсотни молодых людей разыгрывают спектакль для единственной женщины. Все, сидящие за столом — второкурсники, третьекурсники, даже первокурсник Егор — знали, что Костя никогда не станет «экономистом». Но — играли свадьбу, как по нотам. Произносились тосты, играла музыка, розовощекий голосистый юморист, приглашенный на роль тамады, рассказывал анекдоты, иногда смешные, пел караоке и приглашал петь всех желающих. Сдвигались стаканы и рюмки, и Костина мать целовала новоявленную невестку, вытирала слезы платочком и желала «сынуле» счастья…
Костя в новеньком черном костюме выглядел нескладным и напыщенным. Казалось, он ждет — не дождется, когда свадьба наконец закончится. Жене очень мешала тюлевая фата; девушки «в кулуарах» обсудили платье и нашли его безнадежно провинциальным. Женя обиделась.
В разгар веселья, когда пол дрожал под ногами танцующих, а в воздухе плотной пеленой висел табачный дым, Сашка с Егором наконец улизнули. В старом парке шел дождь, все листья облетели и лежали теперь под ногами зыбким слипшимся половиком.
Сашка с Егором долго шли молча под одним зонтом.
— Я думал, все напьются, — сказал Егор.
— Нам Портнов пить запрещает. Что-то связано с этим… с метаболизмом.
Снова замолчали. Дождь вкрадчиво постукивал по перепонкам зонта.
— Сашка… давай сбежим вместе из института.
— Что ты сказал?
— Давай. Сбежим. Вдвоем. Заработаем денег, или украдем. Купим билеты на самолет. Разве они нас достанут?
Подсвеченные старинными фонарями, летели сквозь ночь холодные капли. Сашка шла, вцепившись в его локоть, и думала.
Если она завалит зачет Стерху… А она его, кажется, все равно завалит, хоть по стенке размажься…
Что ей терять?
Она помотала головой, будто пытаясь вытрясти из нее болезненные мысли. У Егора, насколько она знала, по специальности все в порядке, он-то свой зачет сдаст…
— Спасибо, что предложил, — сказала она.
Они миновали алебастровую арку и вышли из парка на улицу Мира, откуда рукой было подать до Сакко и Ванцетти.
* * *
На другой день, в понедельник, Портнов сдержанно поздравил молодоженов и тут же предупредил, что никаких поблажек в учебе им не полагается.
— Медовый месяц переносится на каникулы! Кстати, где жить собираетесь? Квартиру снимать?
Костя промямлил что-то невразумительное насчет заявления коменданту общаги.
— Семейную комнату вам дадут только после зимней сессии, когда появятся места. До того — вертитесь, как хотите, с милым рай и в шалаше. На этом торжественная часть закончена, всем раскрыть книги на странице шестьдесят три… Самохина, вы плохо выглядите.
