Сашка выдернула руку. Уставилась на картинку; та прилипла прочно, будто приросла. Мордочка, только что прозрачная, теперь наливалась желто-морковным цветом.
— Это простейший тест. Когда тебе можно, он зеленый и желтый. Когда он красный, тебе категорически нельзя, и не говори потом, что тебя не предупреждали.
Сашка перевела взгляд на Портнова. Тот, откинувшись на спинку стула, протирал очки подолом клетчатой рубашки навыпуск.
— Свободна, Самохина. Иди, твой мальчик тебя заждался, — Портнов обнажил в ухмылке зубы.
Уже выходя, Сашка позволила себе хлопнуть дверью. В последний момент решимость пропала, но хлопок, какой-никакой, все-таки получился.
* * *
Бегая на физкультуре по кругу, наклоняясь и приседая, бросая мяч в кольцо, Сашка вернула себе подобие душевного равновесия. Костя женится на Топорко? Прекрасно, разве не она, Сашка, подала ему хороший совет? Дело молодое, как говорит Портнов.
Зеленую рубашку Егора она не сняла даже на физкультуре. На правой руке, под рукавом, едва чувствовалась наклейка. Отрабатывая баскетбольную передачу под руководством Дим Димыча, Сашка призналась самой себе: Портнов прав. В свои восемнадцать она была непростительно инфантильна и несведуща в «бабских» вопросах. А мама далеко… Не с Лизой же о таких вещах советоваться?!
С другой стороны, Портнов…
Как он догадался? Что ему за дело до Сашкиной личной жизни?
Но и Лиза ведь догадалась. А Сашка и Егор ничего не скрывали. Наоборот — они выставляли свою любовь напоказ.
Зеленая рубашка Егора начала ее стеснять.
Костя и Женя сидели на скамейке бок о бок, как воробьи на проводе. Вот к ним подсела Аня Бочкова, что-то быстро говорит, смеется… Сашке показалось — или говорят о ней? О них с Егором?!
Мяч глухо ударился о баскетбольный щит, прокатился по краю кольца и вывалился наружу. Костя выбрал свою судьбу, а она, Сашка, выбрала свою.
И это тем более бессмысленно, что до зимней сессии остается без малого три месяца.
* * *
Очередное занятие со Стерхом обернулось кошмаром. Сашка не выдерживала напряжения; чужая тишина лезла в ее душу, и горбун был на стороне этой неслышной, липкой, тяжелой твари. Сашка больше не пыталась впустить ее и не пыталась отторгнуть — она зависла, будто сведенная судорогой, между двумя пропастями. Ей казалось, что занятие длится много, много суток.
Наконец Стерх покачал головой и снял с нее наушники.
— Саша… Ничего, не надо падать духом. Не надо падать духом…
Он уселся за стол и долго молчал. Сашка, мокрая и едва живая, смотрела за окно, на улицу Сакко и Ванцетти, но видела только свое отражение в стекле. Стемнело; Стерх всегда ставил ее фамилию последней в списке индивидуальных занятий.
— Возможно… Нет. Мне нужно посоветоваться. Идемте, Саша.
Индивидуальные с Портновым еще не закончились. Когда Стерх открыл дверь тридцать восьмой аудитории, Сашка увидела Лору Онищенко, стоящую посреди аудитории, упершую неподвижный взгляд в стену напротив. Лора никак не отреагировала на появление новых людей в аудитории — напряженная, с выпученными глазами, она выглядела одновременно смешно и страшно. Сашка отвернулась.
Стерх кивнул Портнову. Тот жестом попросил обождать. Лора с шипением втянула в себя воздух и закашлялась.
— Сейчас начнем еще раз, — холодно пообещал Портнов. — Готовьтесь.
— Я работала…
— У меня еще есть надежда в этом убедиться. Минута у вас есть. Выйдите и сосредоточьтесь.
Лора вышла, не поднимая глаз. Портнов перевел взгляд с Сашки на Стерха и обратно.
— Проконсультируй, — коротко попросил горбун.
Портнов протер свой перстень краем свитера. Кивнул Сашке. Та подошла. Острый луч — острее, чем обычно — полоснул ее по глазам.
— Не катит, — сказал Портнов. — Вряд ли.
Стерх вздохнул:
— Ну хорошо… Допустим, ты прав.
— Неделю еще можно покуражиться, — пробормотал Портнов, будто раздумывая. — Но я бы перестроил сейчас.
— Понятно, — сказал горбун. — Сашенька, будьте добры, поднимитесь в четырнадцатую, я сейчас приду.
В коридоре четвертого этажа было почти темно. Сашка нащупала выключатель, вошла в аудиторию, уселась на свое место и улеглась головой на стол. Казалось, прошла секунда; Сашка вскинулась, как от толчка.
— Спите? Конечно, вы ведь недосыпаете… Сашенька, я ошибся в вашем профопределении, у вас другая природа, другая судьба, а я обманывал себя и вводил в заблуждение вас… Жаль… Ну ладно, не будем об этом. Вот что попробуем сделать: отложите плеер, не прикасайтесь к нему больше. Мы попробуем другой подход, совершенно другой.
Форточка, чуть приоткрытая, впускала запах дождя и шелест последних листьев. Там, где над деревом светит фонарь, листья живут дольше. Сашка заметила это еще в прошлом году.
— Я дам вам… — Николай Валерьевич рылся в своем черном «дипломате», — я дам вам вот такое пособие.
Он вытащил и положил на стол альбом в мягкой обложке, форматом похожий на глянцевый журнал, но совершенно черный.
— Мы можем попробовать прямо сейчас? У нас еще есть время. Возьмите, Саша, откройте на первой странице.
Она послушно открыла альбом… Внутри не было ничего, кроме черных, как старинная копирка, листов. Сашка потянула носом: ей показалось, что она слышит запах типографской краски. «В черном-черном городе, на черной-черной улице стоит черный-черный дом…»
Кто-то, может быть, улыбнулся бы. Но не Сашка.
— Страница два, — сказал горбун. — Фрагмент номер один. Вы видите в центре его три белых точки… Видите?
Сашка кивнула. Картинка выглядела, как известное произведение Малевича, подпорченное тремя каплями белой масляной краски.
— Внимание, Саша. Три точки — это «якорь» для вашего взгляда, для направления ваших мыслей. Вы должны смотреть очень внимательно, задержав дыхание, медленно считая про себя до десяти… Сделайте сейчас, а я проверю.
Три белых точки казались двумя глазами и круглым ртом. Ни о чем не думая, а только ожидая конца занятия, Сашка набрала в грудь воздуха и перестала дышать. «Один, два, три…»
Три точки ринулись ей навстречу, оказавшись прожекторами поезда в тоннеле. На мгновение возник пейзаж — объемный, четкий. Сашка увидела арочные мосты, проникающие друг в друга, далекие зубчатые горы, тоннели, похожие на переплетенные сухожилия; ей не хватало, не хватало кислорода, очень хотелось вздохнуть, но почему-то было нельзя. Сделалось совсем темно, потом перед глазами проявились аудитория, преподавательский стол и горбун над открытым «дипломатом».
Сашка схватила воздух ртом, как ныряльщик, едва не захлебнувшийся. И задышала, то и дело сглатывая горькую слюну, а черный альбом лежал перед ней на столе, раскинув страницы, будто приглашая повторить опыт.
