Лоренцо расхохотался:
— Они чумой этих самых гостей зовут. Так что ты лекарь, брат. Мы справимся ли?
— Пока ты ездил, я вспоминал Собор в Констанце. Город тоже невелик, но ведь справились, и гостей было куда больше. Теперь рассказывай о том, кто приехал.
Лоренцо замер, честно говоря, он не очень внимательно приглядывался к самим гостям. Козимо, видно, все понял, кивнул:
— Спасибо, Лоренцо, отдыхай. Я отправлю в Феррару ответ с людьми, которые все подробно разузнают.
Когда младший брат уже был у двери, старший вдруг добавил:
— Пора заняться выборами.
Лоренцо круто повернулся, с изумлением уставившись на Козимо:
— Ты хочешь стать гонфолоньером?
— Да. Нельзя доверять другим то, что может стать самым важным в жизни.
Конечно, он был выбран гонфолоньером, правда, пробыл таковым один срок, потом от подобной чести отказался, предпочитая править Флоренцией из собственного кабинета.
И Козимо Медичи ошибся — главным в его жизни оказался не Ферраро-Флорентийский собор, якобы примиривший латинскую и греческую церкви (подписанную на нем Унию признал в греческой церкви мало кто), даже не приезд и проживание во Флоренции гостей со всей Европы, а его помощь и забота о беспокойных Брунеллески, Донателло, Микелоццо, Липпи и многих других, создание Платоновской академии, библиотеки и прочее. Язвительный Филельфо мог сколько угодно ерничать о бесконечных гербах Медичи во Флоренции — Козимо имел право на это, тогдашний город действительно на четверть был построен на деньги Медичи, даже если здания принадлежали не ему, а верным людям.
Отцом Отечества зря не назовут…
Флоренция поверила своему Отцу, безоговорочно согласившись принять гостей со всего света. Конечно, нашлись недовольные и даже противники, но Медичи уже научился расправляться с противниками безжалостно, раздевая их до нитки на совершенно законных основаниях. Потому несогласные предпочитали выражать свое мнение подальше от Флоренции и шепотом. Горожане прекрасно понимали, что не казна выделит деньги на щедрое гостеприимство, вернее, выделит-то казна, но вот пополнит ее все тот же Медичи. Почему бы не продемонстрировать это самое гостеприимство за счет Отца Отечества?
Продемонстрировали.
Пока проходили выбора гонфолоньера, банк Медичи успел перевести нужные средства в Феррару, Собор — собраться для переезда и отправиться в путь. Со всех сторон, в том числе и из Базеля, где в это же время все еще заседал начатый давным-давно другой Собор, в Тоскану поспешили заинтересованные люди.
Толпы людей на улицах? Эка невидаль! Флоренция справилась.
Было решено, что папу Евгения и римских кардиналов приютит в своей загородной резиденции архиепископ Флоренции, а самых важных гостей вроде императора и главы греческой Церкви патриарха Иосифа примет как своих личных сам Козимо Медичи. Заседать Собор будет под главным куполом Флоренции. Тогда его еще не венчал золотой шар, но купол Дуоме все равно смотрелся потрясающе!
Настала минута, когда Козимо доложили:
— Мессир Медичи, через два дня гости будут во Флоренции.
Он только коротко кивнул:
— Флоренция готова.
Лоренцо подумал, что проще было бы сказать: готов Козимо Медичи.
В тот день дул довольно сильный ветер, нагоняя сначала красивые белоснежные облака, а к полудню и серьезно потемневшие тучки. Но радостное настроение флорентийцев это не снижало, что они, дождя не видели?
И вот с крепостной городской стены дозорный прокричал:
— Едут!
Прокатилось по цепочке, на улицы высыпали все, кто только мог держаться на ногах, а тех, кто не мог, вынесли на руках или носилках. Так ли часто в городе одновременно бывают такие гости? Да никогда раньше!
Лоренцо осторожно косился на облепивших крыши горожан: не всякий дом мог выдержать такое количество желающих полюбоваться необычной процессией. Как бы не случилось беды…
Город был украшен так, словно готовился к величайшему празднику, — на окнах, на вывесках, на всем, за что можно зацепить, развевались лучшие флорентийские ткани, везде цветы, море цветов. Флоренция недаром так названа — в честь богини Флоры, то есть цветущей. И сами флорентийцы похожи на цветы, они разоделись в лучшие одежды, нацепили украшения или те же цветы. Радостные крики, смех, музыка.
У городских ворот протрубили въезд процессии в город, звуки труб тут же потонули в восторженных приветственных криках и…
Того, что произошло дальше, не ожидал никто. Если Господь решил устроить второй Всемирный потоп, то он явно начал во Флоренции в тот миг, когда нескончаемая кавалькада участников Вселенского собора во главе с папой римским Евгением, византийским императором Иоанном и греческим патриархом Иосифом въехала на улицы города.
Небесные хляби разверзлись в мгновение ока, и на гостей и встречающих обрушились такие потоки воды, что, казалось, вместе с многочисленными вывешенными из окон тканями смыли и самих горожан. Все, кто мог, бросились под крыши, на площади перед собором остались только две конные фигуры — братья Медичи. Козимо не тронулся с места, даже не пошевелился. Мгновенно вымокший до нитки Лоренцо держался рядом с братом, хотя лошадь под ним начала нервничать.
Балдахин, который спешно растянули над папой Евгением, порвался, и понтифика окатило с головы до ног, мокрым был и византийский император, про остальную свиту говорить нечего. Слуги патриарха Иосифа оказались проворней, а полог крепче, но пострадал и он.
Лоренцо усмехнулся, глядя на вымокших до нитки гостей Флоренции, сейчас больше похожих на несчастных, вытащенных из воды щенков, чем на властелинов мира:
— Надеешься, что они в благодарность отпустят твои грехи?
Козимо чуть прищурил темные глаза:
— Эти-то? Им бы свои отмолить. Но через месяц после их возвращения по домам весь христианский мир будет знать о банке Медичи, что дорогого стоит.
О героях и не только
Джованни ди Аверардо (ди Биччи) де Медичи (1360–1429).
Ди Аверардо означает «сын Аверардо», ди Биччи — прозвище его отца.
Основатель банка Медичи, отец Козимо и Лоренцо Медичи, дед Лоренцо Великолепного.
Когда умер отец, Джованни было три года, пятый из сыновей, в наследство он получил несколько солидов и старый плащ. Своим сыновьям в наследство оставил 100 000 флоринов (о флоринах читайте ниже) и несколько имений в Муджелло (Тоскана).
По отзывам современников, был человеком исключительно скромным (себе на уме), совестливым, невысокого роста, щуплым, одевался просто, сыновьям завещал «не высовываться». Судя по портрету, внешними данными не блистал. Умер своей смертью в окружении родных, страдал семейной болезнью — подагрой.
