— Да, стоит узнать о какой-то книге, Никколи норовит ее заполучить, если не удается купить, то хотя бы просто переписывает. Сажает переписчиков, чтобы иметь копию, да не одну. Вот о чем мечтаю: о большой библиотеке с сотнями, тысячами книг, которые флорентийцы брали бы читать. Не просто книг, а лучшего из литературы, переписанного на разговорном языке, чтобы читали и те, кто не знает хорошо классическую латынь. Знаешь, что Данте и Петрарка писали на разговорном языке?
Они еще долго говорили о литературе, латыни, книгах и переписчиках, а также о том, где добывать старинные рукописи. Вернее, говорил Козимо, а его юный собеседник внимал, блестя глазами. В тот день Якоб Фуггер понял для себя многое, кое-какие мысли подтвердил, что-то переосмыслил.
Посеянное в разговоре с Козимо Медичи даст всходы через много лет, слишком юным был тогда Якоб Фуггер, слишком далеки от банкирского дела его властной матери.
Пройдут годы, и каждый из этих двоих станет родоначальником банкирской династии, хотя основы богатства были заложены их отцами: у Козимо — Джованни Медичи, у Якоба — его отцом Гансом. Обоих потомки назовут «старшими» или «старыми», чтобы отличить от следующих членов кланов с такими же именами.
Но при Козимо-старом дела банкирского дома Медичи будут самыми блестящими, после него Медичи хоть и останутся у власти, но столь богатыми уже не будут.
А вот Якобу Фуггеру-старшему заняться тем, о чем они говорили с Козимо Медичи в Констанце, удастся только в последние годы жизни. Еще два десятилетия после Констанца семейное дело будет возглавлять его мать Элизабет Гфаттераман, потом они с Андреасом будут долго производить ткани и торговать ими сами и только потом, отделившись от брата, Якоб сумеет основать свой банкирский дом, который существует и поныне.
После смерти Якоба его супруга также возьмет власть в семье и деле в свои руки, а сын, тоже Якоб, только младший… О, Якобу-младшему Фуггеру не зря дадут прозвище «Богач», он станет финансистом самого императора Карла Габсбурга, ссудив тому для восшествия на престол Священной Римской империи немыслимую сумму в 543 000 флоринов (сравните с 12 000 Медичи для Коссы)!
Через семьсот лет экономисты, переведя тогдашние суммы в нынешние, придут к выводу, что Якоб-младший Фуггер был и остается самым богатым человеком в мире, его состояние в нынешнем выражении равно примерно четыремстам миллиардам долларов! Такое богатство никаким султанам Брунея не снилось. При этом жили Фуггеры весьма скромно.
Рассказывал ли Якоб-старший своему сыну об уроке, полученном еще в юности в Констанце от Козимо Медичи? Встречались ли они вообще?
Наверное, да, и урок этот хорошо усвоил не один Якоб-старший, и не только в банкирских делах. Его потомки построили целый район доступного жилья, который назван Фуггераем, построили и всякий раз восстанавливали, когда очередная прокатившая по Баварии война превращала жилье в развалины. В последний раз это случилось в 1945 году…
Таких знакомств состоялось множество, из-за дел и переговоров Козимо почти совсем забыл о Коссе. А зря…
Вот уж кого Козимо ожидал увидеть в своей конторе меньше всего!
Косса явился поздно вечером переодетым в простого купца под охраной всего лишь одного слуги. Сделал знак, чтобы Медичи отправил прочь даже Леонардо, и, с трудом дождавшись, когда они останутся одни, вдруг протянул что-то завернутое в плащ:
— Сохраните, но втайне от всех!
— Что это?
— Потом! — Косса остановил руку Козимо, собравшегося развернуть ткань. — Никто не должен знать, что она у вас. Никто, даже самые верные ваши слуги! Вы меня поняли? И еще: вы меня не видели, меня здесь не было.
Глядя вслед беспокойному понтифику, Медичи только пожимал плечами. Что за нелепые тайны? Он что, голову Иоанна Крестителя принес, что ли? Или Косса вообще сошел с ума? Совсем недавно он пообещал отречься, слух об этом прокатился по Констанцу, но сильно ни на что не повлиял. Кажется, даже кардиналам и королю надоели папские бодания, скорей бы уж все отреклись, дав возможность выбрать нового папу. Козимо уже понимал, что этим новым не будет Косса, времена и люди не те, это не карманный собор в Пизе, здесь слишком много противников и даже врагов.
В свертке оказалась не голова, хотя сейчас Козимо предпочел бы увидеть лучше ее, чем то, что увидел. Папская тиара, украшенная множеством драгоценных и полудрагоценных камней, была хорошо знакома Медичи, именно ее предлагал в качестве залога Косса, когда просил деньги на выкуп своих родственников у Неаполя.
Он с ума сошел?! Тиара — символ папской власти, одно дело — отдать ее в залог (формально на хранение) банку Медичи, но совсем другое — принести завернутой в плащ тогда, когда город окружен плотным кольцом войск короля Сигизмунда, самого Коссу того и гляди заставят отречься, а обыскать могут любой дом и даже банк!
Козимо уже несколько недель ничего не знал о том, где папа Иоанн и чем занимается. Но не заподозрить неладное было невозможно. Косса никак не объяснил причину возврата тиары, не попросил деньги, не сказал, как скоро заберет ее.
Но главное — предчувствие неприятностей. Оно никогда не обманывало Медичи, что отца, что сына. И если сердце не находило покоя, значит, что-то нехорошее должно произойти. И это нехорошее вполне могло быть связано с Коссой, против которого ополчился весь Собор. Возможно, жители Констанца или многочисленные гости самого разного толка не понимали грозившей папе опасности из-за ходившего по рукам перечня его прегрешений (а если и понимали, то это мало их трогало), но Козимо не мог не сознавать.
А если завтра что-то произойдет с Коссой? Если того арестуют, ведь теперь возможно и такое!
Козимо взволнованно мерил шагами свою небольшую комнату, стараясь держаться подальше от свечи, чтобы колебание пламени не привлекало ничье внимание.
Ясно одно: тиару нужно срочно куда-то девать, за такую можно и собственной головой поплатиться! Но куда?
Решение пришло не сразу.
На рассвете Антонио в сопровождении приличной охраны из числа слуг уезжал во Флоренцию с банковскими документами, чтобы привезти обратно золотые флорины — они особенно ценились среди монет. Козимо тоже должен был отправить с ним свой сундучок с бумагами.
— Гвидо, — окликнул Козимо своего слугу, — позови ко мне мессира Антонио. И собирайся, ты поедешь с ним.
Гвидо, которому только-только удалось уломать аппетитную вдовушку с соседней улицы, буквально взвыл:
— Мессир Медичи! Почему я?!
— Не болтай, а скорее собирайся. Только сначала позови Антонио.
Антонио был уже готов к отъезду. В горах светает поздно, а темнеет рано, с первыми лучами солнца надо отправляться в путь, чтобы успеть дотемна найти пристанище на ночь.
— Гвидо сказал, что едет со мной. Ни к чему, мы и сами справимся, мне от него пользы немного, вам нужней.
— Антонио, прикрой дверь.
