Стоило приподнять одеяло, чтобы лечь, как Контессина немедленно оказалась на другом краю кровати и замерла, напряженная, словно натянутая струна. Козимо понял, что она боится.
— Чего вы так боитесь? Если вы не девственница, знать об этом будем только мы с вами.
То, как Контессина в ответ замотала головой, подтвердило вспыхнувшую догадку Козимо. Он тихо рассмеялся и решительно потянул к себе жену, ныряя рукой к низу ее живота:
— Ну-ка, иди ко мне. Никакого недомогания у тебя нет. Но бояться не стоит, я буду бережен.
Когда позже Контессина лежала, уткнувшись носом в его плечо, Козимо поинтересовался:
— И чего ты боялась?
— Тебе не понравиться. Я неумеха.
Давно он не смеялся с таким удовольствием!
— Любой мужчина предпочтет в первую ночь обнаружить в постели неумеху.
Казалось, что у этой пары все будет прекрасно.
Но через три дня, как и было оговорено, Козимо нежно целовал жену, прощаясь, а еще через сутки уже практически не вспоминал о ней — между ними встало дело.
Еще через неделю, когда дамы сидели с вышивкой, исподтишка наблюдавшая за невесткой донна Наннина осторожно поинтересовалась:
— Ты не забеременела?
Контессина помотала головой:
— Нет.
— Ну и ладно. Молода еще, будут у вас дети. — И так же осторожно добавила: — Контессина, ты только не жди от него писем. Козимо хороший, но для него сначала всегда будет дело. — Вздохнула. — Я от его отца месяцами посланий не получала, да и те, что были, больше на приказания походили. Медичи не умеют говорить и писать красивые слова. Но верным Козимо будет, это не Лоренцо.
Через два года Контессина будет так же утешать юную супругу Лоренцо, а через полтора десятилетия, когда результат неверности Козимо издаст свой первый в жизни крик, напомнит эти слова свекрови. Наннина в ответ только со вздохом разведет руками:
— Все когда-то случается впервые…
Слабое утешение, но до него предстояло прожить еще очень нелегкие годы.
Глава IV
Дорога в Констанц, хотя и была длинной и тяжелой, пролетела как один день.
Сначала Козимо ехал в составе папской делегации, кардиналам были нужны деньги, а он все же их банкир. Когда путешественников обступили горы, дорога сузилась до ширины ущелий, а то и вовсе троп, процессия немилосердно растянулась. Теперь деньги уже не были нужны, и Медичи получил возможность двигаться со своей скоростью.
Это и хорошо, и плохо. Рядом с Коссой ехали и его секретари — кроме Дитриха фон Нима, и Бруно, и Браччолини. По вечерам на привалах они устраивали долгие посиделки с беседами под звездным небом, делились знаниями, обсуждали возможности на обратном пути посетить дальние обители, чтобы поискать сохранившиеся старинные рукописи.
Пока ехали, наступила осень, к тому же в горах с каждым днем становилось прохладней. Когда кавалькада всадников, повозок, телег и пеших людей превратилась в вяло ползущую цепочку, собираться на такие посиделки стало невозможно, Козимо уехал вперед и путешествовал уже самостоятельно.
Он не забыл разговоры о затерянных в горах монастырях, а потому, увидев где-то вдалеке крест над часовенкой или монастырские строения, спешил туда. Не всегда это были обители, чаще просто часовни, а то и пустующие полуразваленные здания.
Но однажды им повезло, в сопровождении своего помощника Антонио и ловкого слуги Гвидо Козимо поднялся к небольшой обители, которую между гор заметили совершенно случайно. Монахи приняли их приветливо, накормили, предлагали остаться на ночь, показали библиотеку. Продать ничего не обещали, да и покупать нечего, имеющееся Козимо не заинтересовало. Он щедро пожертвовал обители, попросил молиться за себя и своих родных.
Знать бы, как немного погодя пригодится этот маленький тихий монастырь!
Когда возвращались на тропу, Гвидо успел куда-то отлучиться:
Объяснил:
— По делу.
Антонио недоумевал:
— Какое может быть дело в горах. Хочешь под куст присесть, так не стесняйся, мы отвернемся.
Козимо со смехом кивнул на пастушью хижину, стоявшую чуть в стороне от остальной деревни в несколько таких же домов. Неугомонный Гвидо явно приглядел там какую-то красотку. И когда успел?
— Побьют его когда-нибудь, — вздохнул Антонио.
— Били, не помогло.
Вечером на вопрос, какова красотка, Гвидо поморщился:
— Так себе…
Отправленный в Констанц еще полгода назад Леонардо сумел снять хороший дом для конторы и жизни рядом с торговым домом — приземистым основательным зданием в порту. В отличие от Пизы, порт не был морским, и суда не заслоняли берега красивейшего озера. А торговый дом приземистым только казался из-за его размеров и отсутствия разных башенок, его нижний этаж был каменным и оштукатуренным, а два верхних — деревянными. Дом использовался большей частью как склад товаров, но имел хорошие комнаты для жизни. Правда, в этом доме никогда не бывало столько гостей разом, впрочем, как и в самом Констанце.
Наблюдая, как буквально на глазах небольшой город на берегу Рейна между двух озер — Боденским и Унтерзее — превращается в человеческий муравейник, Козимо порадовался предусмотрительности отца. Сейчас найти крышу над головой, не говоря уж о достойном помещении для конторы банка, было бы невозможно. Это подтвердил и Леонардо:
— Хорошо, что заранее приехали. Тут не иначе как Ноев ковчег, всякой твари по паре.
Его помощник Антонио хохотнул:
— Нет, шлюх больше чем пара.
— Когда это ты успел заметить? С Гвидо подружился?
Леонардо не зря провел в Констанце полгода, он не только нашел подходящее для жизни и работы помещение, но и познакомился со многими полезными людьми. Конечно, полезными были купцы и представители банкирских домов, которые тоже сообразили приехать пораньше. Собралось уже целое сообщество таких деловых людей.
Леонардо ввел Козимо в сообщество, там его приняли, поскольку имя Медичи уже что-то значило в Европе. И пытливый ум Козимо принялся изучать и раскладывать по полочкам увиденное. Размышлять было над чем.
Европа начала пятнадцатого века была настоящим лоскутным одеялом — герцогства, крошечные королевства, города-республики… бесконечный переход власти, большинство правителей между собой родственники, часто близкие и кровные, а родственники обычно дерутся за власть с куда большим ожесточением. Но через все эти водовороты и водоворотики власти, все столкновения и непрекращающиеся местные войны постепенно пробивалось единство торговое и банкирское.
В торговом доме Констанца, который в другое время был просто большим оптовым складом и подобием гостиницы для купцов, собирались те, от кого зависело, будут ли продаваться во Франкфурте флорентийские ткани, изготовленные из английской шерсти. В международной торговле того времени абсолютно доминировал текстиль. Объяснение простое: все другие товары возить неудобно и даже опасно. Продовольствие потребляли большей частью местное, разве что везли на север пшеницу, которая там не росла, оливковое масло, лимоны и вина. С востока везли сарацинское пшено — рис, а еще в изобилии пряности. С севера и далекой Руси меха. Но это не делало погоды. Торговали лошадьми и оружием, но поскольку воевали все со всеми, то эта торговля бойкой быть не могла, она опасна. В Европе зарождалась специализация: Милан торговал оружием, юг — оливковым маслом и лимонами, англичане привозили отменную шерсть, из которой флорентийцы делали ткани, Венеция и Генуя отправляли корабли за пряностями и шелком. Делать это становилось все трудней. К тому же путь на восток все крепче запирала ставшая сильной Оттоманская империя турок.
