Второй задумкой была организация отделения банка только для курии. Кардиналы не должны толпиться в очереди с купцами, мало того, счета должны быть обезличены!
— Как это? — не поверил собственным ушам Косса. — А как же вы будете знать, что это мой счет, а не чей-то еще?
— По номеру. У каждого такого счета номер, который знаем только мы и владелец.
Несколько мгновений новый кардинал смотрел на своего банкира молча, потом ахнул:
— Вы гений! А можно иметь несколько счетов?
— Да хоть сотню, — пожал плечами Джованни. — И никто не будет знать, откуда и что за деньги на них поступают.
— Для этого требуется банк, который подотчетен только одному человеку…
Объяснений не требовалось. Оставалось лишь стать таким человеком, что и произошло в Пизе при содействии Медичи.
У них уже было отделение банка для курии, способное перемещаться вслед за папой, куда бы тот ни ехал. Номерные счета привязывали кардиналов к банку, а через него к самому Коссе куда крепче любых клятв, данных при посвящении. Но это же многим не нравилось, если против самого Медичи кардиналы ничего не имели, то зависеть от беспокойного папы не очень-то желали.
Косса умен, он прекрасно понимал, что рано или поздно столкновение неизбежно. И тогда на помощь снова должны прийти деньги. Те деньги, о существовании которых вообще никто, кроме него и Медичи, знать не должен.
Пришло время осуществить третью задумку.
Банк в банке, вернее, уже не двойная, а тройная бухгалтерия, которая позволит скрыть средства даже от сотрудников банка. Их немного, во флорентийском отделении пятеро, в римском всего четверо, как и в венецианском. Но и четырех достаточно, чтобы тайное стало явным.
Козимо Медичи приехал в Рим не журить сына, тем более оказалось, что нужно не ругать, а хвалить, а для того, чтобы поручить Козимо третью тайную задумку. Для тройной бухгалтерии требовались и особые записи, их не должны понять чужие, даже если случайно увидят. Именно это — случайный взгляд — было самым опасным.
Когда они говорили об этом с Коссой, как его по привычке мысленно называл Джованни де Медичи, папа задал вопрос:
— Кто будет вести такие записи?
Медичи просто положил перед Коссой лист с немыслимыми каракулями.
— Что это?
Сверху лег второй лист с вырезанными отверстиями, в которые проглянули буквы. И все равно непонятно.
Джованни приставил к краю листа небольшое зеркало. Буквы по ту сторону венецианского стекла сложились в довольно простую фразу. Бровь Бальтазара изумленно приподнялась:
— Кто?
— Козимо.
Такая забава получилась случайно: еще в Пизе, развлекаясь от безделья, Козимо попробовал писать сразу двумя руками — привычной правой и левой. Одновременно получалось довольно легко, то есть левая послушно повторяла за правой все, но в зеркальном отражении. Потом добавили сверху лист с прорезями, получилась шифровка.
Но это буквы, а что делать с цифрами? Х, как его ни отражай, все равно Х.
И вот теперь на помощь приходили арабские цифры.
Немного погодя Козимо пытался объяснить Коссе принцип действия:
— Наложить на чистый лист решетку и в ней записать нужное, потом решетку убрать, а свободное место заполнить буквами без всякого выбора.
Бальтазар, хоть и понял все сразу, замахал руками:
— Ваше дело.
С того дня у Козимо появились странные записи, никто не подозревал, сколь большие доходы в них зафиксированы. Позже наступил момент, когда Медичи эти записи просто сожгли, поскольку надобность в них отпала.
Отец уехал, Козимо пока остался, якобы продолжать освоение банковского дела, в котором давно был докой не меньшей, чем Илларионе де Барди, родственник совладельца банка и управляющий римским отделением.
После отъезда отца Козимо задумался, где искать Фабио, столь удачно предупредившего его о несостоятельности Пиччони. Искать не пришлось, тот, как и обещал, появился сам, только до этого случилось кое-что еще…
Слуга Гвидо странно мялся, явно намереваясь о чем-то попросить хозяина, но не решаясь это сделать.
— Что, Гвидо? Опять влип во что-нибудь?
— Мессир Медичи, мне нужно вам кое-что рассказать, но с глазу на глаз.
Такое предложение восторга у Козимо не вызвало, на мгновенье показалось, что слуга узнал что-то о Бланке, что слышать вовсе не хотелось. Козимо не глуп и прекрасно понимал, что любовница его дурачит, но порвать с ней никак не мог.
Гвидо настойчив, проще все же выслушать. Козимо сделал знак, чтобы слуга закрыл дверь и подошел ближе.
— Ну, рассказывай, что еще случилось.
— Я сегодня на рассвете возвращался от… неважно, мессир Медичи, от кого.
— Конечно, неважно, — согласился Козимо.
— Так вот… пришлось немного срезать путь…
— Гвидо, если ты немедленно не скажешь главного, я тебя выгоню.
— Я видел вашего этого, который приходил… Которого вы ищете.
— Фабио?
— Да. Только…
Обнаружить нынче утром вчерашнего приятеля в виде трупа в Тибре для Рима неудивительно, но Козимо все равно поморщился. Вот не повезло! Нужный же человек, много знал. Или убили за то, что много знал?
— Я перелезал через ограду Пацци… он был там и разговаривал с хозяином.
— С кем? Ты уверен?
— Ну да. Мне пришлось подождать, пока они говорили, потому слышал разговор.
— И о чем он?
— Вот это я и пришел рассказать. Пацци укорял за то, что Фабио помог вам, вместо того чтобы навредить. А этот Фабио отвечал, мол, кто же знал, что вы поверите и поступите по его совету. Я не знаю, о чем он, но он еще добавил, что теперь вы будете доверять во всем и вам можно сказать что угодно.
Козимо задумался. Получалось, что Пацци наняли Фабио, снабдив того верными сведениями, чтобы он таким образом втерся в доверие к Медичи. Хитро придумано: Фабио рассказал правду, по всему, Козимо должен был усомниться и поступить наоборот. Потом случилось бы то, что случилось, и у Фабио появился повод укорить Медичи за недоверие. Как следствие, полное доверие и… нужные Пацци сведения, полученные Фабио.
Так и произошло бы, не услышь любвеобильный Гвидо не предназначенную для его ушей беседу.
Пацци затеяли с ним недостойную тайную игру? «Ну что ж, поиграем!» — решил Козимо.
— Спасибо. Держи флорин и постарайся не попадаться на глаза этому Фабио, чтобы ненароком не выдать себя.
— А я что… я ничего…
Довольный собой Гвидо исчез, словно его и не было.
Козимо задумался, как лучше поступить. О разоблачении Фабио речи не шло, его нужно использовать, только как — попросить разузнать все о самих Пацци и тем заставить выдать себя, или… Нет, это слишком просто и прямо, появилась идея получше.
