Лео отшатнулся, словно его ударили, и залился краской. Лео — который был ниже ростом, тяжелее и вдвое с лишним старше Элби, — клялся потом, что Элби действительно его ударил. Стакан покатился мимо его ног, чудом не разбившись.
— Я звоню в полицию, — заявил он.
Дышал он громко и неровно.
— Никто никуда не будет звонить, — сказала Франни.
— Какого черта, что значит «не будет»? — изумился Лео.
Через вращающуюся дверь в кухню вошла Марисоль, а следом за ней Эрик.
— Франни, где мои омары? — спросила она.
Франни сперва не поняла, о чем речь и почему Марисоль вообще до сих пор в доме, но потом вспомнила.
— Идем, — сказала она, не сводя взгляда с Элби.
— Ты вообще знаешь, сколько стоят омары?
Эрик тронул жену за плечо.
— Вернись в гостиную, — сказал он. — У них гости.
— Это мы их гости!
Марисоль была в изумрудно-зеленом шелковом платье, на шее — плоское золотое ожерелье. По случаю приезда Холлингеров она нарядилась к ужину. Холлингер был единственным, кто возвышался над Леоном Поузеном в писательской табели о рангах, пусть не все это признавали. Карьера Холлингера шла ровнее, победы его были крупнее. Ужин лежал на столе в разобранном виде, в коробках и пакетах.
— Джонас сказал мне, что ты погрузила их в машину. С ними что-то было не так?
Элби повернулся к Франни:
— Ты на них работаешь?
Франни выпустила плечо Элби и взяла его за руку:
— Нам надо идти.
— Кто это? — спросила Марисоль.
Марисоль, которую происходящее вообще не касалось, которую никто сюда не звал.
— Это мой брат, — ответила Франни.
— Никакой он тебе ни хера не брат! — рявкнул Лео так, что его голос разнесся над лужайкой.
Франни утром уже совершила ошибку, выйдя из дома без сумочки, и ошибку эту она не повторила.
— Оставайся тут, — сказала она Лео. — Все будет хорошо.
Элби взял бутылку джина.
— Ты с ним не уйдешь, — сказал Лео.
— Если я с ним не уйду, я приглашу его на ужин. И поселю в гостевой комнате наверху, идет?
— Я так скажу, — сказал Эрик. — Давай-ка отнесем гостям выпить. Марисоль, бери штопор и бокалы. Может быть, нам всем нужно просто сесть и выпить. Бери джин, — кивнул Эрик Элби, потом повернулся к Франни: — Холлингеры здесь. Приехали, пока ты была в городе. Просто выйди поздороваться.
Эрик пытался вернуть вечер в русло званого ужина. Ему, конечно же, невдомек, кто такой Элби, подумала Франни, он и про нее-то знает только, что она девушка Лео. Когда Лео называл ее своей музой, а он постоянно ее так называл, никому в голову не приходило, что он говорит буквально. История двух пар, поселившихся по соседству, и их жутких детей была для Эрика не более чем сюжетом романа. Франни хотела подойти к Лео, успокоить его, но Марисоль открыла дверь из кухни. Из прихожей раздались голоса — сколько же их было! «Добрый вечер! Добрый вечер!» Хлопали дверцы автомобилей, кто-то смеялся, и Ариэль звала отца.
Случись Беверли или Берту рассказывать ту историю сейчас, они бы сказали, что развелись после смерти Кэла. И это, конечно, было правдой, вот только слово «после» ввело бы слушателей в заблуждение. Связало бы смерть и развод, будто причину и следствие, будто Беверли и Берт были из тех родителей, кого после смерти ребенка горе ведет столь различными путями, что им уже не вернуться друг к другу. Все было не так.
Берт винил Беверли в том, что она оставила шестерых детей одних на ферме с Эрнестиной и его родителями, в том, что, никого не предупредив, взяла машину его матери и уехала в Шарлоттсвилл, чтобы высидеть подряд два сеанса «Гарри и Тонто». (Она не планировала смотреть фильм дважды, просто в кинотеатре было так пусто, так тихо, так прохладно. Она заплакала в конце, проплакала все титры и осталась на месте, чтобы не выходить в вестибюль с потекшей тушью.) Он что, правда думал, что она не отходит от детей ни на минуту? Он в самом деле полагал, что, останься Беверли в тот день дома, она почитала бы еще одну книжку в их комнате наверху, пролистала еще один журнал, вздремнула, в тысячный раз умерла от скуки — и отправилась бы с детьми в амбар чистить лошадей скребницей? Да ведь она и в Арлингтоне оставляла детей одних, оставляла, чтобы сохранить рассудок. По крайней мере, на ферме были и другие взрослые. Разве его родители не несли ответственность за то, что происходит в их владениях? А Эрнестина? Беверли оставила детей под ее присмотром, пусть и не сказала ей об этом. У Эрнестины было куда больше родительского здравомыслия, чем у Беверли, Берта и родителей Берта вместе взятых, — и Эрнестина сочла, что их можно отпустить пройти полмили до амбара.
Берт не должен был заставлять Беверли безвылазно сидеть с детьми в этой глуши, в доме его родителей, а сам уезжать в фургоне в Арлингтон — работать. Считаешь, что детей нужно провожать в амбар, — оставайся и води их сам. Беверли не хотела гостить в доме его родителей. Они вечно спрашивали детей про их прекрасную мамочку: как там Тереза? Чем Тереза сейчас занимается? Надеюсь, ваша мама знает, что мы ей всегда рады и всегда ее ждем.
Детям у родителей Берта тоже не нравилось. Им было куда веселее в «Сосновой шишке», куда раньше ездили на лето. А здесь им приходилось снимать обувь у задней двери и вытирать ноги полотенцем. Поскольку заходить в гостиную детям категорически запрещалось, они, разумеется, придумали игру: на спор проноситься через гостиную на бешеной скорости, едва заслышав, что кто-то идет по коридору. Фарфоровую фигурку английского джентльмена с волкодавом уронили с журнального столика и разбили.
И родителям Берта все это не нравилось. Они позвали их погостить на столь необычно долгий срок в надежде повидаться с сыном, а не с его детьми или его второй женой и ее детьми. Но потом Берт уехал.
И Эрнестина гостям была не рада. Чему уж тут радоваться? Кормить придется на восемь ртов больше (на семь после отбытия Берта), стирки будут горы, каждый день надо придумывать игры, разнимать драки, успокаивать работников. Самый тяжелый груз ложился на плечи Эрнестины, и тем не менее она одна несла его без жалоб.
Берт вернулся в Арлингтон, потому что в будние дни было слишком дорого, очень трудно и до чертиков опасно искать место для поддержания внебрачных отношений с ассистенткой. Линда Дейл (она требовала, чтобы ее называли обоими именами и просто на Линду не отзывалась) сказала, что хочет в кои-то веки пообедать с ним в ресторане, как человек, лечь спать в нормальную постель, проснуться среди ночи и в полусне любить его, а потом повторить в душе утром. Берт не сходил с ума по Линде Дейл, она капризничала, вечно чего-то требовала и была совсем девчонка, но она высказала ему все это, когда он позвонил в офис, и что ему было делать? Остаться на ферме?
Берт был в офисе, когда мать позвонила сказать про Кэла. Он прыгнул в машину и нарушил все правила дорожного движения, преодолев двухчасовую дорогу до больницы в Шарлоттсвилле меньше чем за полтора часа, — как сделал бы любой отец. Времени заехать домой и привести все в порядок не было. Он об этом и не подумал.
