— Вот так вот, Карлсон. Удивительное рядом, — бодро заявил другу Юрий Григорич.
— Имел я это ваше «удивительное» самым извращенным образом! — пробормотал Федоров, вытирая пот со складок бритого затылка.
Они сидели у верстака кто на чем: отец Димитрий приспособил на роль стула большой алюминиевый бидон, Федоров уселся на часовом корпусе с красивым восьмигранным стеклом в дверце, Юрий Григорич завладел единственным табуретом. Водка с закуской расположились на верстаке. Рюмки — советского образца, с золотой каймой по краю — нашлись в маленькой тумбочке под столом: видно, Карлсон частенько залетал сюда с друзьями. При такой-то мощной жене оно и понятно, согласился Юрий Григорич.
— Дети-то у вас есть? — спросил он невпопад.
— Двое. В школе. — Федоров, увлеченный хмурыми мыслями, ответил машинально.
Отец Димитрий закурил и снова налил.
— Веришь, не веришь, а решать проблему надо, — сказал священник, протягивая рюмку участковому.
Крыша, нависающая почти над самой головой — изнанка обрешетки была прикрыта тонкой фанерой, — похрустывала. Через мутноватое окно было видно, что солнышко все еще на месте, хотя уже ощутимо склонилось к горизонту. Федоров пару раз оборачивался к лестничному проему в полу, прислушивался, из чего Юрий Григорич сделал вывод, что его Юлька все-таки представляет реальную угрозу даже здесь. Выпив, Федоров долго молчал и посапывал.
— Ребята, я не хочу с этим связываться, — наконец выдал он негромко.
— Никто не хочет, — безжалостно протянул отец Димитрий. — Но придется. Им надо будет, они тебя и из-под бока жены вытащат, и в сарайчике этом достанут.
— Да что я могу-то тут? Арестовать всю нечистую силу в округе? — пожал плечами участковый.
— Много чего ты можешь, было бы желание.
Священник смотрел на Федорова строго и требовательно. Юрий Григорич не придумал ничего лучше, чем продублировать этот взгляд. Карлсон заерзал и отвернулся.
— Рассказывай про кражу иконы, — приказал отец Димитрий.
— Что рассказывать?
— Сам теперь понимаешь, в каком аспекте.
— Да там вроде ничего такого не было. — Федоров призадумался, потом потряс мясистой головой: — Исключая тот факт, что неизвестно, как икону дернули. У церкви камера на столбе висит. Хунько повесил. Меценат. Так вот на записи никого, кроме Иваныча, не было. Колян… Сапегин, следователь из Калуги, пытался на Томина это повесить. Но сами понимаете… В остальном всё по-честному. Четверо москвичей банально отравились угарным газом. А икона пропала.
— Время смерти?
— До трех часов ночи.
— В печи действительно был неисправен дымоход? — встрял Юрий Григорич.
— Вроде как.
— Что значит «вроде»? Вы чем занимались все это время?
— Ну…
— Карлсон, не тупи, пожалуйста.
— Что ты пристал, Юрик! Там печка голландка, старая. Хрен ее поймешь — есть тяга или нет. Топили до этого еще прошлой зимой. За лето дымоход мог забиться. Так-то проверяли, вроде дым уходит. Но они точно угарным газом отравились — это подтверждено. Специалист сказал, что при определенных факторах могла возникнуть обратная тяга. Теоретически то есть такое возможно, и даже очень легко.
— И вы успокоились на этом? — спросил Юрий Григорич.
— А что надо было делать? — набычился Федоров.
— Икона-то пропала, понимаешь ты или нет? Значит, кому-то надо было, чтобы они задохнулись. Мозгами шевели, Карлсон!
— Сапегин считал, что их убил Федор Томин, — мстительно заметил Федоров.
— Нет, — твердо произнес отец Димитрий.
— Вам виднее, — согласился участковый. — Только вашу уверенность к делу не подошьешь.
Отец Димитрий некоторое время разглядывал Федорова, перебирая бороду, дождался, пока тот занервничал, и только тогда отвлекся на разлив водки. По крыше резко стукнуло, Юрий Григорич от неожиданности вздрогнул. Оказалось, птица: быстрые шаги прошуршали наискосок по скату.
— А, вот еще что! — встрепенулся Федоров. — Я ж там первый все осматривал. Одна странность была. Сторожка из двух комнат, так? Одна как предбанник, сразу после входа — там два охранника сидели. И вторая — следующая, где эксперты ночевали. Ну вот. Лица-то у них, понятно, не очень приятные были. Но у одного охранника, что у стола лежал, выражение такое… как будто он кошмар увидел. Это, наверное, по вашей части.
— По нашей, — заверил отец Димитрий.
А Юрий Григорич обреченно вздохнул. Была на-дежда, что вся эта чертовщина просто параллельно тут творится. Ан нет — выходит, и в деле с иконой без нее не обошлось. Видел что-то охранник, оттого и испугался. И умер…
— Как бы нам самим такое не увидеть, от чего копыта откинуть придется, — мрачно пошутил Юрий Григорич.
— Увидишь, — пообещал отец Димитрий.
Умеет ободрить человек, ничего не скажешь! Пономарь закурил. На чердаке и без того было накурено — не продохнешь: дым стелился слоями, завивался в кренделя перед открытой форточкой.
— Вспоминай, милиционер, кто тут у тебя есть из новоприбывших? — наклонился к участковому отец Димитрий.
— Да каких новоприбывших! — усмехнулся Федоров. — Деревня, наверное, наполовину обезлюдела. Кто помер, кто в город подался. Что тут делать-то? Вон моим за двадцать километров в школу приходится ездить. Хунько разве что…
— Это который куриными яйцами торгует?
— Он много чем торгует, — кисло усмехнулся Федоров. — На одних яйцах так не поднимешься. У него и строительство, и перевозки… Палатки в Калуге на вокзале, говорят, тоже его.
— Федорыч рассказывал, что они с председателем тут землю колхозную распродают, — сказал Юрий Григорич.
— Может быть, — неохотно признал участ-ковый.
— Ты, Карлсон, целку-то из себя не строй, — добро улыбнулся Юрий Григорич.
— Да я-то чего? На то у них свои схемы есть, мне главное, чтобы криминала за ними не было.
— А на священников нападать — это не криминал? — полюбопытствовал отец Димитрий.
Федоров шумно вздохнул, поднялся и, пригибаясь под низким потолком, принес из дальнего шкафа длинный плоский кейс, обитый черной кожей. Разместив его на верстаке, щелкнул позолоченными, с насечкой, замками, откинул крышку: внутри лежало ружье, полуутопленное в красный бархат.
— Хунько сказал, что было у него подозрение — отец Андрей икону умыкнул. Ребята его к нему подкатили, ну и слегка перестарались. Отец Андрей получил отступные. И взял их. Сам сказал, что претензий не имеет. Ну а мне Хунько вот — ружье подарил.
— Это не ружье, милиционер. Это Хунькин грех. И он теперь твой, — произнес отец Димитрий.
— Чего? — насторожился Федоров.
