— А он что?
— А он не понимает.
— А чего не понимает-то? — приставала с бестолковыми вопросами бестолковая подруга.
— Да того, что нам с ним не по пути.
— В кино или домой не по пути? Вы вроде на одной улице живете и…
— Да по жизни нам с ним не по пути, глупая! — разозлилась его одноклассница, которая ему очень-очень нравилась.
— А что так? У него вроде денежки водятся. Слышала, осиротев, он стал богатым наследником.
— Да? А кому нужно его наследство?
— Ну… Я бы не отказалась. Дом за городом. Квартира шикарная. Машина в гараже стоит, я слышала. И мой дядька болтал, что на счетах в банке у него денежки есть. Пока этим всем вроде его тетка распоряжается, но так, не наглеет. Опека контролирует и все такое. Не, я бы не отказалась от такого обеспеченного ухажера. Зря ты, Шурочка, от такого благосостояния нос воротишь.
— Да? А то, что вместе с этим благосостоянием он унаследовал титул сына убийцы, ничего?
— Подумаешь! — фыркнула вторая девочка, к которой он тут же проникся благодарностью. — Мало у нас в городе таких? Вон из девяностых за некоторыми такие шлейфы тянутся, мама не горюй!
— В девяностых, можно сказать, воевали. Группировка на группировку. Это все страшно, конечно, но не то. А тут…
— А что тут?
— А то! Ты хоть слышала, как именно его отец его мать убил?
— Нет.
— Вот! А там такое было! Такое!
И его одноклассница принялась рассказывать ужасные вещи о его родителях. Самое ужасное в этих ужасных вещах было то, что половина из рассказанного ею было неправдой. Все было не так. Все было гораздо… страшнее. Ему ли было не знать. Он был там. Он был.
— И вот скажи мне, кому нужен парень с такой наследственностью? Тебе? Мне? У него может в один прекрасный момент перемкнуть, и он повторит подвиг папы. Идем…
Тот самый прекрасный момент, когда у него перемкнуло, наступил на выпускном. Он долго к нему готовился. Долго выбирал костюм, рубашку, обувь. Он был уже совершеннолетним и мог сам распоряжаться деньгами, которые остались от родителей. Он даже тайком съездил в соседний город и сделал себе маникюр. И чуть подправил брови. И, нарядившись, понравился всем. Всем, кроме той самой девчонки из класса. Она даже не смотрела на него. Она обходила взглядом то место, где он стоял. И весь вечер вела себя непозволительно. Вызывающе, дерзко. И вместе с тем красиво. Каждое движение ее было красивым. Каждый жест. Каждый поворот головы.
Он много думал потом. Года три, наверное, думал, а любил ли он ее в тот момент? Любил или просто бесился, что она не обращает на него внимания? Что заставило его убить ее? Любовь или ненависть?
Да, он ее убил. Убил, а тело спрятал так, что его не нашли до сих пор. Если бы нашли, то, скорее всего, его закрыли бы сразу. Потому что он сделал с ней то, что сделал его отец с его матерью. То, в чем отец просил ему помочь, вкладывая в его детские руки охотничий нож.
Он не получил удовлетворения, убив дерзкую одноклассницу. Он получил удовлетворение от того, как он это сделал. Как он это подготовил. От того, как ему удалось обвести всех вокруг пальца.
Как он это сделал?
А просто! Он изобразил, что сильно напился. И уснул, будто бы пьяным, в крохотной каморке за столовкой. Его туда одноклассники оттащили и оставили на картонных коробках, готовых к отправке в утилизатор. Он сам попросил его туда оттащить.
— Чтобы меня не спалили, пацаны. Туда, ладно? — шептал он заплетающимся языком, еле переставляя ноги, когда они его тащили. — А то училки тетке настучат.
Как только они ушли, как только началась дискотека, он из кладовки вышел через узкое окно. Пробрался к тому месту, куда девчонки тайком бегали курить, и затих в кустах.
Ждать пришлось недолго. Дерзкая красивая девочка этим вечером много курила. Он подождал, когда она останется одна. Подкрался сзади, нажал на нужную точку на ее хрупкой шейке и оттащил в кусты. Оттуда оврагом к реке. Там, в безлюдной заводи, заросшей камышами, он с ней и расправился. Но перед этим он разделся догола, чтобы не замочить своей одежды. Потом он ее притопил в омуте. Ушла камнем! И не всплыла до сих пор. Может, раки ее там съели, а может, до сих пор ее тело там — в омуте.
Все вместе заняло у него пятнадцать минут. И это он еще замешкался, надевая одежду на мокрое тело. Со всем остальным задержек не вышло. Он готовился. Он тщательно готовился, блуждая по оврагу с секундомером.
Он быстро вернулся к школе. Выпил из горла половину бутылки водки без закуски, без запивки и с остатками влез через окно обратно в кладовку.
Его никто не искал. Девчонку пока тоже. Все веселились.
Он через силу допил водку. Трижды его стошнило. И это было даже хорошо. Когда его нашли под утро, ни у кого не возникло сомнений, что он провалялся на картоне всю ночь.
— Вот бессовестный какой! — возмущалась классная. — Мало пьяным был, так еще и со стола водки прихватил! И пил тут в одиночку. Заблевал все. Ох, как некрасиво…
Смешно, но его даже не допрашивали. Всех его одноклассников, учителей, поваров, дежуривших родителей, всех замучили допросами. Его ни разу не вызвали.
— Бедные родители! — сокрушалась тетка где-то неделю спустя. — Девочку так и не нашли. Куда подевалась?
— Может, сбежала? — подсказал он.
— В выпускном платье?
— И что? Может, с каким богачом сбежала в Москву. Она девчонка красивая. Ей в нашем городе всегда было тесно.
И снова смешно! Его версию тетка принялась пересказывать соседям. Дошло до несчастных родителей. Те охотно поверили, все распродали и укатили в столицу на поиски дочери. Что с ними стало потом, он не знал. Ему было неинтересно.
Через какое-то время он поступил в один из областных институтов. Благополучно доучился до диплома. И однажды снова сорвался. Снова убил. Одну из преподавательниц, которая всячески пыталась ему нагадить. Даже пыталась не допустить его до защиты. Убил уже после того, как поставил в теткин сервант свой диплом.
Может, и не следовало, но очень уж свербело. Очень!
Вот тут его, конечно, потаскали на допросы. И не потому, что он где-то прокололся, а потому, что полиция выявляла мотивы. И нашлась целая группа студентов, которым старая тварь гадила и у которых как бы был мотив и было желание наказать.
Но не было возможностей, думал он про себя тогда. Возможностей и силенок. На такое способен был только он. Войти в дом до ее возвращения, притихнуть в спальне. А когда старая тетка после душа улеглась в байковой ночной сорочке поверх покрывала, напасть.
Он ее просто задушил, хотя рука и тянулась к ножу. Он просто ее задушил.
Он стал одним из подозреваемых, но не самым главным. Через месяц от него отстали, и он решил уехать. Тетка не стала противиться. Она вдруг начала к нему присматриваться, наблюдать, прислушиваться. И это напрягало.
