Я понимала, чем эта книга привлекла Шарлотту Клингстоун: она отвергала амбиции. Это был проект ее ресторана: маленького, идеального ресторана для людей, безопасного места вдали от мирской суеты.
Теперь, когда закваска с Клемент-стрит вернулась в строй, пусть и таким прискорбным образом, мне нужно было бороться с другими ограничениями. Витрувианец работал изо всех сил, но его сил было недостаточно. Мне нужна была еще одна рука, но она не вписывалась в бюджет. Пока не вписывалась.
Поэтому я тоже встала к станку. Мы стояли плечом к плечу. Я смотрела, как работает Витрувианец, то и дело пытаясь копировать его идеальные оптимизированные движения. Ученик стал учителем.
Другие продавцы в преддверии открытия стали оставаться на Мэрроу-Фэйр на ночь — приносили спальники, раскладывали их в лимонной роще и ночевали прямо там. Я последовала их примеру.
Я просто перестала уходить — пожирала сверчковые печенья, рыбные такос и батончики Лембаса (кстати, они стали еще хуже — одновременно хрустели песком на зубах и липли к ним, но благодаря им мы держались на плаву). Я пила по десять чашек кофе в день. Когда Наза не было, я орудовала кофе-машиной сама, причем выпивала по четыре порции эспрессо за раз.
Я работала больше, чем когда-либо в «Дженерал Декстерити», но тут я пребывала в эйфории. Я больше ни о чем не думала, я ловила состояние потока и целыми днями жила в этом ритме: ела-пила-кормила закваску-замешивала тесто-пекла-ложилась спать. Пока я спала, Витрувианец работал.
Однажды утром я проспала. Думаю, когда я мчалась через вестибюль, вид у меня был довольно-таки постапокалиптический: растрепанные волосы, затуманенный взгляд, несвежая одежда в крошках сверчкового печенья.
Примчавшись на свое рабочее место, я обнаружила, что контейнер с закваской с Клемент-стрит опрокинулся, и из него к ведру с Королем Артуром тянется плотное длинное серебристое щупальце, гибкое и текучее. Витрувианец отступил назад и с опаской наблюдал за происходящим. На этот случай у него инструкций не было.
От этого зрелища сон разом слетел с меня.
Это было неправильно.
Я должна была остановиться. Я должна была понять, с чем имею дело.
Посреди ночи я осторожно вылезла из спальника. В здании было тихо и темно, и только из теплиц пробивался свет.
Без обуви, в одних носках, я направилась в лабораторию Джайны Митры. Перед собой я держала закваску с Клемент-стрит — я решила изолировать ее и поместила обратно в глиняный горшок.
Громоздкий секвенатор Иллюмина Гипер Цензус блестел пластиковым панцирем в темноте. Тихо мигала нить крохотных сигнальных огоньков. Иллюмина словно потирала руки.
Я стала шарить вокруг в поисках чашки Петри. Открыла одни из ящиков, обнаружила зреющие Лембас-батончики, закрыла. Открыла еще один. Вот они!
Джайна Митра взяла совсем чуть-чуть Горациевой слюны. Я обмакнула палец в горшок и стряхнула немного закваски в чашку. Я нажала на кнопку, Иллюмина открылась и выдала лоток вместе с порцией синего света из самого ее сердца. Я поставила чашку на лоток и снова нажала кнопку. Все было просто: кнопка была всего одна. Эта машина, которая умела взламывать код человеческой жизни, в обращении была проще не то что Фаустофена, а даже моей микроволновки.
Иллюмина проглотила лоток и зажужжала.
Я шепотом попросила прощения за устроенную бойню, потом села на пол и стала ждать.
Жужжание сменилось ритмичным трением, а затем визгом, потом все стихло.
Я собиралась взять информацию, полученную из Иллюмины, и хорошенько загуглить. Я наверняка нашла бы что-нибудь об этом организме — предупреждение. Противоядие.
Я ждала, когда машина просигналит, но сигнала не было.
Я бродила по спящему складу туда-сюда, держа перед собой горшок с закваской.
Я миновала владения Горация, поднялась и спустилась по пандусу, прошла по коридорам, которых никогда раньше не видела, и снова оказалась у задней двери, ведущей на крохотный пирс. Оттуда я направилась к сверчковой ферме. До меня доносился стрекот.
На сей раз я пошла до конца.
Сверчки жили в картонных таунхаусах с супертонкими сетками. Они шевелились, суетились, залезали один на другого, прыгали и стрекотали.
Интересно было бы послушать легенды сверчкового королевства.
С другого конца вестибюля до меня донесся тихий призывный звон.
Голод
Тем же утром, попозже, когда первый дневной свет уже пробивался сквозь стекло над лимонной рощей, я стояла на своем рабочем месте и лепила буханки, а Витрувианец замешивал тесто для следующей партии, когда до меня донесся стук каблуков Джайны Митры. Она шла ко мне.
Я начала было извиняться, но она взмахом руки прервала меня.
— Я не сержусь, — сказала она. — Нет, вообще-то сержусь. Надо было тебе просто согласиться, когда я предлагала помочь. Но неважно.
Я стояла перед ней, держа в руках кусок сырого теста.
— И что, на этом все?
Ее ноздри затрепетали.
— Нет, конечно!
Круги у нее под глазами казались темнее обычного. Она метнула мне на стол распечатку.
— Я никогда ничего подобного не видела.
Я узнала многоступенчатый каскад. Именно его я видела ночью на экране секвенатора, нашла совершенно непонятным, отправила на почту, утром изучила и снова нашла совершенно непонятным. Распечатка была исчеркана ярко-зеленым маркером — что-то было обведено в кружок, что-то подчеркнуто, а наверху, над диаграммой — крупная надпись «ВАУ!».
— Послушай меня, — сказала Джайна Митра. — Закваска — это колония организмов. Ты это знаешь, правда?
— Да, конечно, — я это знала от Эверетта Брума.
— Обычно в ней сосуществует два или три разных вида. Так мне сказали в лаборатории хлеба.
— В лаборатории хлеба?
— В Вашингтоне. Они молодцы. Ну, может, иногда четыре вида. А вот результат секвенирования твоей закваски. Ты это видела?
Я кивнула, Джайна Митра хмыкнула.
— Я чуть не закричала.
Она притянула к себе распечатку и достала из кармана халата зеленую ручку.
— Вот это, — она обвела самый широкий пик графика, — дрожжи. А это, — она обвела другой пик, — Lactobacillus sanfranciscensis, — она произнесла название очень четко. Эти, — она протанцевала ручкой по нескольким пикам поострее, — совпадают с перечисленными в «Обзоре микробиомных исследований». Их, конечно, куда больше четырех.
Она обвела в широкую рамку несколько низеньких пиков, сгрудившихся над горизонтальной осью графика.
— А эти — целая куча! — совершенно новые.
По-видимому, я недостаточно впечатлилась.
— В смысле, — продолжала она, — что в каталоге не найдено совпадений. Это само по себе не так уж странно: я тебе уже говорила, в моем кабинете куча новых организмов. Но вот что странно: что так много разных таксонов, известных и неизвестных, сосуществуют в довольно стабильном комменсальном сообществе.
