– Вы сказали, «почти уверен» – следует понимать это так, что у вас нет никаких тому доказательств?
– То есть вы хотите сказать, что не заметили и намека на то, что кто-то мог незаконно поселиться в вашем сарае?
– «Кто-то» и «намек»… Довольно расплывчатые термины. Опять пытаетесь подловить меня на лжи?
– Если это у меня получится, то вас не ждет ничего хорошего.
Бэрон вскинул голову:
– Ваш тон становится все более и более серьезным.
– Я просто пытаюсь убедить вас, что федеральная тюрьма – это далеко не то место, в котором вы хотели бы оказаться.
Бэрон несколько секунд обдумывал эти слова, наблюдая за парящей в восходящих потоках птицей.
– Майк Свенсон был… неудачник во всех смыслах этого слова. И в этом мы в чем-то схожи. Я мог его понять. Но среди неудачников попадаются и очень плохие люди. Действительно очень плохие.
– Но Свенсон к таковым не относился?
– Он был просто дурачок. Но вполне симпатичный дурачок. Толкал травку. Толкал таблетки. Но в основном был вполне безобиден.
– И вы пустили его к себе на житье?
– Захожу как-то в сарай и вижу, что он храпит во всю носовую завертку. Его уже отовсюду выкинули, так что, судя по всему, он проехал на велике всю дорогу до поместья – только чтобы посмотреть, нельзя ли тут где-нибудь приткнуться. В итоге остался на подольше. Я не возражал. Чего-чего, а свободного места у меня хватает.
– Мы нашли его тайник в сарае. А там были не только травка и таблетки. Кое-что посерьезней. Вдобавок у него был ствол и толстенная пачка наличных.
Бэрон раскинул руки:
– Я этого не оправдываю. Но если б я выбрасывал из своих владений всех, кто торгует здесь наркотой, то остался бы в еще большем одиночестве, чем уже нахожусь сейчас, – если это не звучит полной бессмыслицей.
– Ладно, Свенсона и Тэннер вы все-таки знали – хоть и пытались меня уверить, что нет. Ну а Косту? Того банкира с фоткой вашей команды?
– Под страхом отправиться за лжесвидетельство в федеральную тюрягу ответственно заявляю: не знал. Все средства, которые у меня есть, я держу в наличных и прочих легко оборачиваемых активах и прячу в собственном доме.
– А это разумно?
– Не знаю. Но все равно так делаю. Когда нашему семейству потребовалась помощь, банки не слишком-то хорошо с нами обошлись. Не вижу смысла доверять им ту малость, которая у меня пока осталась.
– Так что вам не приходит в голову какой-либо причины, по которой Коста мог держать у себя дома фотографию с вами и вашей командой?
– Кроме его личной гордости в том, что мы выиграли чемпионат? Нет.
– А как насчет Тоби Бэббота?
Бэрон покачал головой.
– Не знаю такого.
– Инвалид. С металлической пластиной в черепе после какой-то производственной травмы. Жил в заброшенном трейлере, потому что не мог осилить что-нибудь поприличней.
– Не один он такой в Бэронвилле.
– Этот трейлер подожгли, когда мы с Джеймисон были внутри.
Глаза Бэрона сощурились.
– Кто-то пытался вас убить?
– Когда поджигаешь какое-то строение с людьми внутри, обычно преследуешь именно такую цель.
– Зачем кому-то это понадобилось?
– Может, это вы мне расскажете?
Джон задумался:
– Когда Бэббот получил эту производственную травму?
– Несколько лет назад.
– Здесь, в Бэронвилле?
– Угу.
– Странно.
– Почему странно?
– Потому что какое производство у нас на тот момент было, чтобы такую травму получить?
Теперь настал уже черед Декера удивляться:
– Верно подмечено! И вы только что намекнули мне, что именно следует проверить.
– И что же?
– Насколько широко трактуется термин «производственная».
Глава 39
«Вот ведь как чувствовал!»
Сидя в кухне Митчеллов, Декер уставился на лежащий перед ним полицейский рапорт о происшествии, в результате которого Тоби Бэббот обзавелся металлической пластиной в черепе.
«Производственную» травму тот получил, работая на строительстве ФЦ «Максус». Управлял самоходной подъемной люлькой и врезался в какой-то тяжелый строительный агрегат. Страховочной сбруи на нем не было, и его выбросило из люльки прямо на бетонный пол. В результате – повреждение головы.
Перелом костей черепа.
Расходы на лечение покрыла медицинская страховка, которую ему оформили при поступлении на работу. Но, судя по всему, на момент происшествия в крови у него обнаружили алкоголь, так что судиться с работодателем ему было бы крайне проблематично. Вдобавок компания на всякий случай подстраховалась – несколько месяцев подержала его на офисной работе перед тем, как выставить за ворота.
Декер услышал, как открылась дверь на крыльцо. Вскоре в кухне показалась Эмбер. Вид у нее был такой бледный и осунувшийся, что Амос не понимал, как она вообще еще держится на ногах.
– Не знаешь, где Зоя? – тут же спросила Эмбер.
– Алекс взяла ее с собой за покупками.
Она кивнула:
– Ты-то как сам?
Декера явно смутило, что в такой момент она беспокоится и о нем тоже.
– Нормально. Может, гм… приготовить тебе что-нибудь?
– Нет, я… Я ничего не хочу. Спасибо, что забрал вещи Фрэнка и пригнал машину.
– Да не за что, Эмбер! Был только рад.
Ее губы задрожали.
– Я выбрала Фрэнку очень хороший гроб.
Амос почувствовал, как по коже его пробежал холодок. Захотелось немедленно встать и по-дружески обнять ее, хоть как-то успокоить. Но что-то в голове у него по-прежнему упорно удерживало от подобного шага.
Эмбер, по щекам у которой уже потекли слезы, тихонько произнесла:
– Пойду прилягу.
Декера хватило только на то, чтобы просто кивнуть.
Он прислушался, как она направляется по коридору к своей спальне на первом этаже.
Как закрывает дверь.
Потом услышал, как что-то падает на пол.
Туфли.
Потом скрип кроватных пружин.
Эмбер рухнула на кровать.
А дальше послышались судорожные всхлипывания, которые было хорошо слышны даже в кухне.
Не в силах вынести рыданий охваченной горем женщины, Амос быстро поднялся и вышел на заднюю террасу, на которой все и началось.
