Кому звонить? Шерин? Альфа́? Маме?
Бэмби наугад тыкала в иконки, сосредоточившись на файлах PDF и Jpeg. Она оставила на время рабочий стол и углубилась во вложенные папки, выбирая файлы, созданные много лет назад. Взгляд задержался на снимке, сделанном в октябре 2011 года: Ян Сегален стоит с коктейлем в руке на залитой солнцем террасе, рядом с ним стройный мужчина – из тех, кого старость облагораживает, а седина делает еще сексуальней.
Бэмби пробрала дрожь, она снова коснулась лбом стекла, леденящего мозг.
Журден Блан-Мартен.
На несколько лет моложе.
Бэмби никогда не видела президента «Вогельзуг», но гугл показал ей его лицо во всех ракурсах. Шерин находила такую внешность мужественной. Бедняжка Шерин… От потного лба на стекле иллюминатора остался влажный след. Мысли, скакавшие, как блохи, перекинулись на Альфа́. Ее младший брат плывет сейчас по синему морю, по преграде, которую самолет оставлял позади за два часа.
Малыш уже безмятежно спал на одеялке, мать гладила его по спине, муж держал ее за другую руку.
Любопытство снедало Бэмби, и она полезла глубже в архивы Сегалена, уверенная, что никаких секретов не найдет. Мерзавец слишком осторожен и методичен. Открыв альбомы 2007, потом 2003 года, девушка узнала на многих снимках Франсуа Валиони, тот позировал на фоне логотипа «Вогельзуг», сидел в костюме и при галстуке за круглым столом или инспектировал – в шароварах! – хижины в африканских деревнях. Жан-Лу не появлялся ни разу. Стерли?
1994-й. Одно название, обычное название файла с расширением IMG, наэлектризовало затылок, она дернулась, как от удара. Указательный палец замер над клавишей Enter.
Адиль Заири.
Бэмби наклонилась вперед, куртка распахнулась, и молодой отец покосился на ее грудь, не переставая поглаживать пальцы спящей жены. Не покосился – уставился с вожделением, как горнолыжник на сверкающие вечные снега.
Адиль Заири.
Как же часто она читала эту фамилию. И это имя. Пять букв, написанных круглым почерком Надии. Имя легендарного существа, злого гения из волшебной сказки, чудовища без лица. Итак, Адиль Заири существовал. Двадцать лет назад он работал на «Вогельзуг». Ян Сегален, Журден Блан-Мартен, Франсуа Валиони, Жан-Лу Куртуа и все, кто в 1996 году был в штате ассоциации, знали его. На висках выступали капли горячего пота, стекали по шее на грудь, и кондиционер превращал их в ледяные слезы. Бэмби дрожала, так и не коснувшись клавиши. «Чудовище без лица…» – повторила она про себя. Ни она сама, ни Лейли не знали, как выглядит Адиль.
Бэмби последний раз повернула голову к иллюминатору. Лайнер летел над Тунисом. Тонкая линия черных и белых домов напоминала шов между пустыней и морем.
Она открыла папку с фотографиями.
62
09:44
Лейли встала и продолжила подбирать очки в ярких оправах и сов – пластмассовых, тряпичных, деревянных, шерстяных, стеклянных, разлетевшихся по полу. Она бережно протирала фигурки и методично расставляла их на полках, понимая, как глупо это выглядит. Квартира напоминала поле битвы. Придется все вычистить, что-то выбросить, что можно – починить.
Рубен остался сидеть.
– Идите сюда, Лейли, и расскажите мне продолжение.
– Нет никакого продолжения. История окончена.
Она все-таки вернулась, села рядом, и управляющий положил руку ей на плечо. Очки он убрал в карман, и в его глазах плескалась бесконечная печаль. Обычно Рубен маскировал ее невероятными выдумками, но этим утром играть не хотелось. Ну разве что в игру, где сбрасывают маски и доспехи.
Рубен притянул Лейли к себе. От него легко, ненавязчиво пахло табаком и одеколоном.
– Нет, Рубен.
Трудно отказывать человеку, излучающему нежность, но она высвободилась, повторила: «Нет, Рубен» – и поняла, что он не будет настаивать. Есть люди, умеющие скрывать чувства.
– Я спала с мужчиной, Рубен. Несколько часов назад. Здесь.
– Ты его любишь?
Он впервые обратился к ней на «ты», и она нашла это естественным.
– Не знаю… Ты ревнуешь?
Рубен не ответил. Вернее, ответил – вопросом на вопрос:
– Ты когда-нибудь любила мужчину?
– Не знаю.
Либерос крепче сжал ее плечо.
– Конечно, знаешь, Лейли. Ты любила – не Виржила, отца Альфа́, к нему ты испытывала физическую страсть, а подпитывал ее адреналин, ведь тогда рядом с вами бродила смерть. Я говорю об Адиле… Твоем спасителе. Ты его любила. Очень сильно. На все пошла ради этой любви.
– А потом убила.
Рубен улыбнулся:
– Решающее доказательство любви.
Он обвел взглядом разгромленную квартиру, валяющиеся на полу книги в смятых суперобложках, с загнутыми уголками страниц. Томики напоминали птиц с подрезанными крыльями.
– Ты все помнишь, Лейли. Ты призналась, что сохранила тетрадку, которую под твою диктовку писала Надия, и прячешь ее под матрасом.
Лейли удивилась – к чему это он? – и Либерос пояснил:
– Ты не проверила, на месте ли она. Возможно, ее-то громилы и искали?
Они поднялись.
Вдруг Рубен прав? Лейли сунула руку под матрас в попытке нашарить бесценную тетрадь.
Ничего!
Она занервничала, начала переворачивать подушки, сбросила на пол белье.
Тетрадь исчезла.
Лейли не успела задуматься о том, кто мог ее взять: на пружинном матрасе лежал конверт. Она схватила его. Рубен отступил на шаг, чтобы побороть искушение читать из-за плеча.
На конверте была надпись.
Лейли
От Ги
Дорогая Лейли!
Пишу наспех, пока ты принимаешь душ. Закончу и суну под матрас, прежде чем ты выйдешь. В конце концов ты его обнаружишь. Так всегда случается. Вещам доверять легче, чем людям.
Спасибо, Лейли.
Спасибо, что раскрыла мне объятия. Приняла таким, каков я сейчас. Нужно быть красавицей, Лейли, чтобы суметь полюбить меня сегодняшнего. Видеть сердцем, как говорил герой одной книги на своем астероиде. Хотел бы я, чтобы ты увидела меня лет двадцать назад. Когда годы еще не состарили меня. Когда я весил на двадцать пять кило меньше и говорил красивым голосом.
Уже слышу твои слова, моя храбрая фаталистка: такова жизнь, одно утро сменяет другое, завод, истощение…
О нет, Лейли, о нет… Некоторые стареют красиво. Другие успевают разбогатеть. Большинство все теряет по дороге, постепенно, по капельке, по крошечке, и их сердца становятся сухими, как камень. Не мой случай, Лейли. Я утратил все одним махом.
