Лейли почувствовала запах светлого табака. Этажом ниже Ги курил легкую сигарету. Она наклонилась и спросила:
– Перерыв?
– Нет. Решаю, что смотреть – чемпионат мира по дартсу или панамериканский чемпионат по бейсболу среди женщин.
Хриплый голос соседа едва перекрывал шум волн. Лейли перегнулась через перила, чтобы лучше слышать. Она была в платье из набивного хлопка – широком, длиной до колена, с глубоким вырезом. Неизвестно, что сумеет разглядеть в темноте Ги. Ничего. Или почти все. Плевать. Смирившийся мистраль ласкал кожу.
– И чем вы заняты?
– Тоже смотрю на море. – Он помолчал, давая Лейли время охватить взглядом бесконечную панораму. – Плазменного экрана больше этого еще не придумали!
В воздухе пахло йодом.
Лейли внезапно захотелось нежности.
– Отсюда лучше видно. Поднимайтесь!
– Возьму пиво.
– Нет, вина. И побольше.
Лейли жаждала любви.
Ги был похож на нее. Жизнь и его помяла. Изжевала, но не проглотила.
Лейли сразу поцеловала гостя. Он снял куртку, поставил на подзеркальник бутылку кото-дю-либрон и собрался что-то рассказать о лозе, танине, цвете винограда, но она снова закрыла ему рот поцелуем.
– Пойдем.
Она тянула его к кровати, думая, что в такой одежде – пуловер из крученой шерсти, рубашка, майка, вельветовые брюки, носки, грубые ботинки «Мустанг» – хорошо играть в стрип-покер. Дай бог к концу ночи останешься голым. Руки Ги скользнули под платье Лейли, губы коснулись ямки на шее.
Мужские ладони мнут ее груди… губы обцеловывают плечи… пальцы ласкают живот…
Желание было таким острым, что Лейли заторопилась, выгнула спину.
– Раздевайся…
Ги устроился на краешке кровати и бесконечно долго развязывал шнурки. Он нервничал и напоминал шестилетку, забывшего, как это делается.
Лейли сидела, подтянув колени к груди. Проверила взглядом, хорошо ли закрыта дверь в комнату Тидиана, выключен ли компьютер, стоящий на этажерке, слава богу, все в порядке. Она с нежностью посмотрела на Ги.
Он справился с одним ботинком. Отдышался и взялся за второй. Может, он не спешит раздеваться? Не хочет, чтобы она видела его голым? Тело Лейли трепетало, кожа хранила следы почти болезненных ласк и слишком глубоких поцелуев, требовала продолжения. Она много месяцев не занималась любовью. Да что там месяцев – последние десять лет!
Ботинок полетел в сторону. Теперь все пойдет быстрее. Штаны. Кальсоны. Носки.
У большинства ее любовников не было лиц… До сегодняшнего дня. Лейли вспомнила, как увидела в комиссариате фотографии Франсуа Валиони и Жана-Лу Куртуа. Словно призраки сбросили саваны и открылись ей. Оказалось, она все угадала правильно: Франсуа был хорош собой и слишком самоуверен, Жан-Лу выглядел хрупким и трогательным.
Ги снял три слоя одежды – джинсу, шерсть, хлопок – и сложил руки на животе, извиняясь, что не сумел избавиться от последнего слоя – жирка.
Толстый. Неловкий.
Я хочу прочесть по твоим глазам, что ты меня любишь.
Почему она вспомнила эти слова Адиля? Он произнес их перед тем, как пустить в ход гнусный эмоциональный шантаж.
«И я согласилась продавать себя. А потом убила его».
Лица Жана-Лу и Франсуа стирались, уступая место трупам. Возбуждение сменилось отвращением. Чувства предавали ее. Тело Ги больше не внушало желания. Потухшее лицо не звало к поцелуям. Согнутая спина и поникший затылок не будили страсть. Он был опечален. Уже готов снова одеться.
Лейли встала, чтобы попытаться спасти любовь или то, что от нее осталось. Скрестила руки, взялась за подол платья, стянула через голову и бросила на кровать, как змея старую кожу.
Она стояла перед ним обнаженная и знала, что все еще желанна. У нее медовые груди. Тонкая талия. Упругий живот.
Такая, как она, недостижима для такого, как он.
Лейли прочла желание в глазах Ги – неуправляемое желание маленького мальчика. Обожание.
Она чувствовала себя красивой – как никогда.
Из светлых глаз лились слезы.
И он показался ей красивым.
Ги встал. Обнял Лейли. Он понял.
Жизнь не пощадила их обоих.
Она последний раз посмотрела на дверь детской – закрыта – и шепнула:
– Идем…
Несколько часов, даже не всю ночь, но они будут вместе.
Лейли завернулась в одеяло и вышла покурить на балкон.
Ги лежал на кровати, накрывшись простыней. Все произошло слишком быстро, и ему хотелось продолжить, сделать все как следует, доказать Лейли, что он способен на большее.
Женщина плакала, и, утешая ее, он почему-то перешел на «вы».
– Что не так, Лейли? Вы красивая. У вас чудесные дети. Бэмби, Альфа́, Тидиан. Вы справились.
– Справилась? Все это видимость. Ветер. Нет, о нет, у нас совсем не образцовая семья. Нам недостает главного.
– Папы?
Лейли издала сухой смешок.
– Ответ отрицательный. Без папы, одного или нескольких, мы можем обойтись – все четверо.
– Так чего же не хватает?
Глаза Лейли стали огромными, и Ги почудилось, что солнечный луч осветил темную комнату, превратив пыль в звезды.
– Вы очень самонадеянны, дорогой мсье. Мы едва знакомы, так с чего бы мне открывать вам мой главный секрет?
Он не ответил. Глаза Лейли потускнели, и альков погрузился во мрак. Она повернулась лицом к морю, затянулась и выдохнула дым. Пусть и облака станут черными.
– Это больше чем секрет, мой любопытный малыш. Это проклятие. Я дурная мать. Все мои дети обречены. Я могу лишь надеяться, что хоть один из них ускользнет от чар. – Лейли закрыла глаза.
– Кто навел чары? – спросил Ги.
За закрытыми ставнями век сверкнула молния.
– Вы. Я. Весь мир. В этом деле невинных нет.
Больше Лейли ничего не сказала. Она легла рядом с Ги, прижалась к нему, погладила по плечу.
– Ты не можешь остаться. Тиди не должен тебя увидеть.
Ги понял, но попросил продолжения истории – поступил как султан, требовавший от Шахерезады новую сказку, чтобы задержать восход. Ги.
Ее истории.
Лейли мягко отвела мужскую руку:
– Веди себя хорошо, тогда расскажу.
В памяти всплыли слова Журдена Блан-Мартена, которые он произнес вечером, стоя у подножия лестницы.
Вы любите рассказывать свою историю, Лейли. Кто осудит вас за это?
Вам доверяют, ваши слова никто не ставит под сомнение.
