Щелканье счетов обрывается.
— Тебе что, няня?
— Опять Баламутный на печке.
— Вот те раз!
И начинается долгое совещание.
Из всего этого вышел Иван, вылитый Бешеный барин.
ТАЙНА ИВАНА
Такой был вечер зимой. В полднях пригревало. Курымушку выпускали на угреве сосульки сшибать, а вечер был еще долгий, зимний; где-то в гостях очень редко случалось — были мать и Дунечка; вышла такая минута, куда-то няня ушла — не проверять ли, что было на печке? Совершенно один был в старом доме Курымушка, и вдруг слышит голос: «Царя убили!» Какие голоса, кто это крикнул, только явственно слышал: «Убили царя». Курымушка, услыхав, подумал сразу о Дунечке: «Теперь Дунечке хорошо будет». Но за криком и плач начался, шум, топот: это няня с Настей бежали по лестнице. И Курымушке стало жутко отчего-то.
— Да вот убили царя-батюшку, — всхлипывает няня.
— Чего ты плачешь, няня? — спросил Курымушка. — Что будет от этого?
— Как что! Теперь мужики пойдут на господ с топорами.
«Топорами на печи сено косят раки», — подумал Курымушка в первую минуту, а потом стало вдруг от этого очень страшно, и как видение: мужики идут на господ с топорами, вроде светопреставления.
— Ай-ай-ай! — вдруг залился Курымушка. Няня испугалась:
— Что? что ты?
— Как что? Мужики пойдут с топорами!
— А может, и не пойдут.
— Пойдут, непременно пойдут.
— Ты-то почем знаешь?
— Царя убили.
— Царя-то убили.
— И пойдут.
— Очень просто, пойдут.
Настя плачет, няня плачет, Курымушка плачет.
— Что же делать-то, няня? Разве спрятаться?
— Нужно позвать мужиков посидеть, пока наши подъедут, а то жутко одним. Настя, позови мужиков!
— Как мужиков?
— Наших ребят, наши смирные.
Скоро входят и мужики, тот самый Иван и Павел. Няня говорит Ивану:
— Теперь всех перечистят? Иван отвечает:
— Всех под орех. Курымушка:
— И нас?
— Какие же вы господа? — усмехнулся Иван.
— Слава богу, — обрадовался Курымушка и с легким духом смело спросил: — Почему не тронут купцов, Иван, открой мне всю тайну!
— Купцы на капиталы живут, — сказал Иван. — Да ты этого еще не понимаешь, я тебе растолкую. Сотворил бог Адама на земле?
— Ну, сотворил.
— Адам согрешил, и бог его выгнал из рая. Знаешь?
— Слышал.
— А знаешь, что бог сказал человеку, когда выгнал из рая?
— Не знаю.
— Бог сказал: в поте лица своего обрабатывай землю.
— Это знаю.
— А вот Гусёк есть человек. Почему у него нету земли? Куда его земля делась?
— Перешла к маме.
— Твоя мама купила у господ. А как она к господам от Гуська перешла? Они ее не покупали. Кто ее дал господам?
— Царь, должно быть?
— Царица Катерина. Кто ей, бывало, полюбится, тому и дает.
— Да вот, — сказал Павел, — у вас в саду есть большое дерево Лим, веку ему никто не запомнит, на этом Лиму дедушка мой хомут вешал: мужицкая земля была, потом перешла к господам, а от господ к купцам.
— И теперь опять к вам перейдет?
— Вот будут землю столбить, тогда разберут.
— Как столбить?
— Ну, барин, тебе всего не расскажешь. Иван усмехнулся по-прежнему:
— Барин, барин без портков, а пляшет.
— Как без портков? Я в штанах.
Все так и покатились со смеху, и, отсмеявшись, Павел сказал:
— Это, брат, тебе на ночь Иван задачу дал. Ложись в кровать и подумай, что это мужики говорят: барин, барин без портков, а пляшет.
КАЩЕЙ
С тех пор как Марья Моревна уехала, — обещалась ненадолго, а прошла почти вся зима, — собрались опять разные тайны; то показывалось раньше в саду, в лесу, полях, а теперь стало в людях, и спросить про это опять некого: на такие спросы в ответ только смеются или говорят: «сам догадайся», а есть такое, — спросишь и пропадешь. Поговорили на деревне про Адама, что бог создал его из земли и велел ему землю пахать, тот Адам успел землю получить, и так стали мужики, про которых мать говорила «энти мужики». И еще говорили на деревне про второго Адама, что ему бог тоже велел обрабатывать землю, но земли уж больше не было, от этого второго Адама начались, как мать называла, «те мужики», и вот те мужики задумали землю столбить.
Приехал становой узнавать, кто хотел землю столбить.
Все сказали на Ивана. И увезли куда-то Ивана.
— Куда увезли Ивана?
— Куда Макар телят не гонял.
— Какой Макар?
Все засмеялись, и это значило: «Сам догадайся!» Царя убили, и опять стал царь, сразу большой, с бородой.
Мать раскладывает: «Николай умирает, Александр рождается». Не с бородой же рождается царь? Опять сам догадайся.
— Отчего это, мама, — спросил он, — все догадываются сразу, а я после?
— Оттого, что ты очень рассеян.
Вышла новая загадка, — все люди как люди, а он какой-то рас-се-ян-ный. Вот если бы хоть на один день увидеть Марью Моревну, она бы все тайны и загадки сняла.
Светлый день пришел: на земле снег лежал, на небе облака растаяли, солнце показалось. Сказали: «Как день-то прибавился!» Еще сказали: «Это весна!» А еще сказали: «Сегодня Маша приедет!»
Мать говорила:
— Не узнаю своих детей, что сделала с ними за одно лето эта милая Маша, как они ее слушаются, скажет: «Нарвите цветов», — и они собирают, но мало того: часами сидят, подбирают цветочек к цветку, — и букет выходит. Скажет: «Найдите хорошее яблоко», — и сколько они натрясут, насшибают, перекусают, пока не найдут янтарное, наливное.
Скупая Софья Александровна против этого:
— По-моему, и не очень хорошо.
— Как нехорошо? Что вы! Пусть перекусают все яблоки, только бы на людей были похожи, а то ведь было совсем одичали, чуть кто к нам — и бежать. Теперь сами гостей встречают и радуются. Удивительно! Какие у нее способности! Вот бы каких нужно для воспитания детей, а не старых дев и уродов.
— Очень горда. Она и детей этим заражает, возбуждает их к чему-то необыкновенному, а жизнь требует в смирении и терпении учиться класть кирпичик к кирпичику.
