Джек встал.
Джек побежал на него еще раз. Он усвоил урок. В этот раз в руке у него были деревянные вилы. Роб приготовился, пригнулся…
Выстрел. Пороховой дым.
Джек на полпути споткнулся, выронил вилы. Мотнул головой – и упал. Забился на полу, среди соломы и засохшего навоза. Кровь текла, впитывалась в земляной пол. Джек поднял белое лицо, снова упал.
Стрелял бледный человек. После выстрела он убрал револьвер в кобуру, шагнул вперед. Роб встал у него на пути.
– Дай мне его, – сказал бледный и облизнул губы. – Дай мне мальчишку, Роб.
Роб покачал головой. Направил револьвер на Джека и выстрелил. Два раза подряд.
Клубы дыма заполнили конюшню, поплыли как облака в небе, как утренний туман. Резко запахло кровью и железом. Несколько секунд тело Джека еще дергалось, а потом затихло.
Бледный подался вперед, зарычал.
Роб посмотрел на него – неподвижным взглядом.
– И только попробуй тронь труп, Хэммет. Ты меня понял?
Бледный оскалился. Отступил назад, развел руками. Мол, как скажешь.
В дверь заглянул Бак, оглядел побоище. Увидел мертвого Джека, нахмурился.
– Снимите с него скальп. Это должны быть апачи.
– Да, майор.
– И шевелитесь.
– Да, майор.
Я прислонилась к столбу. И начала сползать – ноги вдруг стали мягкие, как творог. Никогда не думала, что с нами можно так. Мясо для скальпов. Словно мы какие-то индейцы.
– Там внизу еще одна ферма. – Бак повернулся к негру в очках. – Возьми Джексона и Медведя.
Очкарик-негр кивнул. Под меховой шубой у него был пижонский полосатый костюм, в руках винтовка. Очкарик помедлил.
– Что еще? – спросил Бак недовольно.
– Медведь убит.
Ферма отца Джека, подумала я. Там должны услышать выстрелы. Если не герой, то хотя бы сообщить в город он должен.
– Тогда Горбуна, – сказал Бак.
– Уже отходит. Чертова баба выстрелила ему в живот с двух стволов.
Он говорил о моей маме. Нет, она не сдалась так просто. Она до последнего защищала Энни. Где же Энни?
Бак грязно выругался.
– Тогда ты, Роб! Быстрее. Я здесь разберусь. – Бак увидел меня, остановился. Его лицо изменилось, и я поняла, что это не к добру.
– Девочка, – сказал Бак. – Девочка.
Роб вдруг встал между нами, словно заслонял меня от взгляда Бака.
– Что с ней делать? К остальным?
Бак повернулся к красавчику Робу:
– Ты что-то хочешь сказать?
Тот помедлил. Ну же, Роб, ты не такой, как они. Молчание. Я слышу, как умирают секунды моей жизни.
– Нет, майор.
– Точно?
– Все в порядке.
* * *
Я в доме. Внутри все перевернуто. Везде следы крови, словно кого-то тащили в выходу. Мама… где мама? Энни?!
Я пытаюсь бежать, меня бьют в лицо. Я лежу в черноте, расцвеченной цветными – желтыми-красными-зелеными пятнами. Некоторые похожи на ленты.
Хлопнула дверь. Я открываю глаза и сажусь. Все тело болит. Голоса вокруг. Кто-то смеется. Приехали Очкарик с Робом.
– Что там у вас? – говорит Бак. Бандиты сидят за нашим столом и едят наш хлеб.
Очкарик бросает на стол мешок.
– Готово!
Бак поморщился:
– Уберите эту мерзость со стола.
Я видела, как с черной роскошной шубы Очкарика капает кровь. И тут поняла, что шуба эта – женская. Очкарик убил какую-то богатую женщину и снял шубу.
Они все были убийцы и разбойники. Они, как звери, жили в крови. И даже ели и пили там, где убивали. Так даже звери не делают. Волки не пьют воду там, где убивают.
Очкарик сбросил мешок со стола, тот отлетел, ударился об пол с мягким «шлеп» и раскрылся. К моим ногам выкатилась грязная голова.
Это была голова отца Джека. Половина ее обгорела, словно при жизни его совали лицом в огонь. Один глаз, как у коровы, смотрел на меня с усмешкой.
– А женщина его где?
– Утонула.
Очкарик, посмеиваясь, рассказал. Когда они убивали мужа, скво бросилась с ребенком в ледяной ручей и пошла к тому берегу. Думала сбежать. А вода ледяная.
– Мы даже стрелять не стали, – сказал Очкарик.
Индианка вдруг зашаталась и начала падать. Сердце остановилось, сказал Очкарик. Как пить дать.
– Но самое смешное, – он так и сказал «самое смешное». – Что она до самого конца держала младенца над головой. Так и утонула.
– А ребенок?
– Тоже.
– Скальп снял?
Очкарик пожал плечами. Фыркнул.
– Что я, дурак, лезть в воду?
Все вдруг замолчали. Даже на этих людей произвело впечатление это равнодушие и эта жестокость.
Молчание.
Не люди, хотела сказать я. Вы людей хотя бы видели когда-нибудь? Вы хуже дикарей.
И тут Бак расхохотался. Вслед за ним начали смеяться остальные. Я закрыла глаза и погрузилась во мрак. Нет сил бежать. Нет сил думать. Нет сил ничего.
Чья-то рука зашарила у меня под рубашкой, легла на грудь, сжала. Я резко открыла глаза. Передо мной был Бак – огромная рожа его словно расширилась на весь горизонт, вправо, вверх и в стороны. Я застонала.
Я отодвинулась. Попыталась забиться в угол, туда, где меня никто не найдет. Бесполезно.
– Нет! Нет! – Я дернулась, отползла в угол.
Бак шел ко мне. Неспешно и спокойно.
– Не бойся, красотка, – сказал Бак хрипло. – Я не сделаю тебе ничего плохого.
И вот тогда я действительно испугалась.
* * *
Не помню, что со мной было.
Кусок выпал из памяти. Разбился вдребезги и не собрать осколков. Не собрать.
Помню только, как встала. Сбросила с себя руку Бака – мохнатую, в веснушках, в рыжем волосе. Он даже не проснулся, только засопел.
Огненный Столп. Он во мне.
Я встала на ноги, пошатнулась. Во мне росло и ветвилось дерево боли.
На столе луч света из окна озарил патрон. Он вспыхнул золотом, отблески побежали по дому и попали в меня.
И тут я поняла. Господь говорит: возьми эту пулю, Бетти. Я подошла к столу, кровь текла по моим бедрам и капала на пол.
Я взяла патрон. Он сиял. Сиял, как божественное воздаяние. Я стала искать, куда вставить патрон, и конечно же нашла. В кобуре на стуле висел оружейный ремень Мормона. Из вытертой, старой кобуры торчала сандаловая рукоять «уокера». Я вспомнила, как Мормон смазывал кожу маслом, а потом вспомнила лица Джека и Мормона, как они были счастливы в том сарае.
