Кино, что ли, пока посмотреть? А то ж я тут изведусь с тоски. Ну придет же Сережка когда-нибудь. Заберу у него карточки, документы и сразу в аэропорт.
В конце концов, может у меня быть острый приступ ностальгии?!
Я закрыла скайп и вдруг увидела на экране папку на иврите. Странно, что за дела? Сережка и на английском два слова с трудом сказать может, а тут иврит. Что-нибудь связанное с последней командировкой?
Это оказался предварительный договор на продажу моей с Тёмкой квартиры. Везде, где надо, стояла подпись. Причем кое-где моя, но в основном неумело скопированная Сережкиной рукой. Ну да, Сережка ж хитрый. Целиком я этих документов никогда не видела. А покупатель Мендель-Хаим Яворский. Ну ясно, кто б сомневался. Так ясно, что у меня в глазах потемнело.
Последней в папке была доверенность, выданная мной на Сережку. Вот ее я помню как подписала. У нотариуса, непосредственно перед поездкой в Эйлат. Ох, дура я, дура!
Больше в папке ничего не было. Так что, скорей всего, квартира не была еще окончательно продана. У нас на Ближнем Востоке такие дела быстро не делаются. Обычно и сумму за квартиру вносят на счет минимум в три этапа, у кого ж сразу есть такие деньжищи, а пока вся сумма окончательно не переведена… Хотя уже предварительный договор давал будущему владельцу кое-какие права, во всяком случае, сумма неустойки указывалась совершенно неприличная. Да хрен с ними, с деньгами, придумаем что-нибудь, в конце концов саму себя продам-заложу, лишь бы с Тёмкой обошлось!
Теперь я была вовсе не так уверена, что Сережка с легкостью вернет мои документы. Да и карточку он наверняка забрал не случайно и код от нее наверняка знает, сколько раз я деньги при нем снимала.
Что ж делать-то?!
За входной дверью послышались шаги. Я быстро закрыла папку и выключила компьютер. Нельзя, чтоб Сережка, войдя, сразу понял, что я все знаю. А то я так из квартиры никогда не выйду.
* * *
Никто, однако, в дверь не зашел. Вместо этого раздался звонок. Резкий, требовательный, непрекращающийся. Будто спичку дети вставили в кнопку.
– Слиха! – крикнула я. – То есть, тьфу, пожалуйста, извините! У меня, к сожалению, нет ключей. Сейчас хозяин вернется, он и откроет.
– А, так Сережка тебя запер, что ли? – откликнулся из-за двери Светкин голос. – Ну жди, жди. Он теперь не скоро вернется. Не раньше, чем все бабки прогуляет. А он, похоже, много в Израиле бабла срубил. Судя по тому, какой букет мне нынче прислал.
– Букет? Какой букет? – не поняла я.
– А такой! Огроменный! Черные розы, и в них открытка торчит. Написано: «Извини». Я сразу все поняла! Только ничего у тебя не выйдет! Зря приехала! Раньше чухаться надо было! Мой теперь Сережка, никому не отдам!
По голосу было слышно, что Светка пьяна.
– Свет, успокойся! Слушай, ты все не так поняла.
– Чего «не так поняла»?! Что ли, скажешь, не спала с ним в своем Израиле, да?! Мне сразу ясно стало, что не зря Сережка темнит, куда едет. То он в Йемен собрался, то в Германию, то вдруг во Франции дела у него. Спасибо, когда он спал, эсэмэска ему от вашего «Эль Аля» пришла. Я ему еще тогда все высказала! Куда там! Клялся-божился, глаза честные делал, что тебе даже и не позвонит. А теперь, значит, «извини!». Ну я его так извиню – мало не покажется! И тебе тоже! Гадина, а еще подруга! Вот вам всем, вот, вот, вот!
На дверь с внешней стороны что-то плеснуло. И еще. И еще. И почти сразу же запахло паленым.
Крохотные язычки пламени, как змейки, начали выползать из-под двери. Я пыталась с ними сражаться – плеснула воды из чайника, бросила сверху одеяло. Но синтепоновое одеяло вспыхнуло само, и от него сразу же занялись линолеум, обои, вещи на вешалке, да и пламя за дверью, похоже, с каждой секундой разгоралось ярче, проникая сквозь щели в квартиру все новыми и новыми золотисто-красными язычками.
Прихожую заволокло дымом, дым потянулся в комнату. Я рванула на балкон. Лоджия глухого соседа с орущим теликом примыкала к нашей вплотную и, в отличие от нашей, была не застеклена. Долго думать времени не было. Огонь уже бушевал в комнате вовсю, ведь, открыв балконную дверь, я добавила ему кислороду.
Раздвинув окна, я перекинула ноги через барьер и зависла, чувствуя спиной бездну. С внешней стороны лоджии не было даже крохотного бордюрчика. Седьмой этаж. Если упаду, разобьюсь. Под нами внизу даже кустов нет.
Главное – не смотреть. Не смотреть и не думать. Пару раз перехватиться руками, тут ведь всего ничего, и потом подтянуться. Раньше-то я хорошо подтягивалась. Столько лет гандбола никому не проходят даром, я даже злилась не раз, разглядывая в зеркало свои отнюдь не узкие плечи.
Еще чуть-чуть, еще самую чуточку. Я смогу, у меня другого выхода нет, иначе ведь как же Тёмка… Ладони горели, хотя огонь до них не добрался, сердце колотилось как бешеное. Из комнаты прямо мне в лицо повалил дым, полетели искры, огромные, как Тёмка тогда… Закрыв глаза и стараясь не дышать, я ощупью переставила руки в последний раз, подтянулась. Ну вот и все! В полуобморочном состоянии я перевалилась через бортик.
Удар головой обо что-то железное немедленно привел меня обратно в чувство. Уфф! Обо что это я так приложилась?
Это был старый, ржавый трансформатор от холодильника. Сам холодильник стоял тут же. Я чуть не рассекла об него висок. Во всяком случае, шишка будет немаленькая. Поднимаясь, я расцарапала себе бок острием лыжной палки и толкнула этажерку, с которой на голову мне посыпались в несметном количестве журналы «Химия и жизнь», все в пыли и паутине.
Спотыкаясь о ящики, кастрюли, сковородки и детские эмалированные горшки, я кое-как добралась до двери. К счастью, оконная форточка была открыта и, запустив в нее руку, я отворила балконную дверь.
– Здравствуйте! – проорала я ошеломленному хозяину. – Извините, там у нас пожар! Наберите, ради бога, ноль один, а то у меня телефон разрядился. Ноль один, слышите меня?! Ноль один!
– Слышу, слышу. Не кричите, я же не глухой, – отозвался хозяин, провожая меня совершенно офигевшими глазами. К счастью, дверь у него запиралась на простой замок с защелкой.
Отбежав на безопасное расстояние, я равнодушно наблюдала за тем, как повскакавшие со скамейки старушки тычут пальцами в клубы дыма и огня, рвущиеся в небо из окон нашей квартиры.
Окей. «Допустим, ты пробил головою стену. Но что ты будешь делать в соседней камере?»
Вот стою я, пахнущая дымом, с синяком на скуле, слезящимися от дыма глазами, текущим носом и ободранными в кровь ладонями. И вот как я, такая красивая, без денег и документов попаду из Москвы в Израиль?
Я-то ладно, царапины и синяки заживут. А вот что Тёмка там без меня в Иерусалиме мерцает и вот-вот исчезнет.
И тогда я сиплым голосом воззвала к Богу.
Я называла его всеми известными мне именами. Шпарила наизусть чудом застрявшие в памяти куски из «Шма», «Шмоне эсре», «Адон Олам», «Авину Малкейну». Отче наш, услышь голос мой! Ты ведь всемогущий и всеблагой! Ты ведь можешь все, ведь Ты создал этот мир, со всеми его вывихами и заморочками! Верни меня в Иерусалим, чтобы я могла все исправить! Сотвори чудо, ну что Тебе стоит! Не ради меня, ради бедного бесенка! Ну прости меня, я была нехорошая, не понимала, плыла по течению, жила, как левая нога пожелает, черт со мною, в конце концов, но Тёмка-то, Тёмка в чем виновата?! Она ведь маленькая еще совсем, а если Ты не вмешаешься, скоро и вовсе исчезнет! И все из-за моей глупости! Господи, Ты просто не можешь быть таким жестоким! Господи, ну что Тебе, жалко, что ли? Помоги, сделай милость, сделай хоть что-нибудь!
