У Яд Вашема они расстались – Эйтан с мамой сели в трамвай, а Тёма сказала, что ей надо отдать тут рядом последний шалахмонес. На самом деле ей просто совершенно необходимо было размять лапы, она уже еле сдерживалась! Но все-таки дождалась, пока трамвай уедет, и только после этого, спрятавшись за кустики… Нет-нет, Соня, никто-никто ничего не видел, честное слово. Ну, может, пара ешиботников каких-то, она их не заметила сразу, но они такие пьяные были, что им уже все равно, что девочка, что собака.
– А зато у меня для тебя кое-что есть! – и Тёма с торжеством указала на корзинку.
– От кого это? – спросила я, уже начиная догадываться.
– От Жан-Марка! Я добежала до клиники, хотела просто оставить шалахмонес у двери. А у него как раз был срочный случай! Я поцарапалась, я ж была собака, он открыл и сразу меня узнал! Забрал у меня шалахмонес из зубов и вместо него вложил свой. Велел тебе передать привет и спасибо. Там еще хозяин той кошки сидел, ну которая заболела. «Какая, говорит, удивительная собака! Так смотрит, будто понимает каждое слово!» А Жан-Марк ему на это: «Конечно! Собаки, они вообще много чего могут! У нас в Эльзасе овчарки стада в одиночку пасут!» А сам мне глазом мигает! А клиент ему: «Да что вы говорите!»
– Ох, Тёмка! А грязная-то какая! Где ж ты так измазалась вся! Всю адлояду колесом проходила? Иди, горе мое, умывайся!
Я разобрала корзинку. Шоколадка, два сорта сыра, крохотная бутылка вина. А в нашем-то свертке всего лишь горстка орехов и пара тянучек!
Впрочем, кажется, там была еще банка вареной сгущенки.
Внезапно на дне корзинки что-то блеснуло. Колечко! Колечко с зеленоватым камешком! Господи, неужели Жан-Марк все еще…
Колечко оказалось пластмассовым.
– Ой какое! – Вернувшаяся из ванной Тёмка сияла чисто вымытой мордашкой. – Это там внутри было, да? Жан-Марк говорил, что на дне есть кое-что для меня!
* * *
«Соня, я раньше не хотела тебе писать. Ты знаешь, мы с Сережкой твоим… Ты же ведь помнишь, он же мне всегда нравился, еще со школы? Мы с ним даже тогда еще пару раз… Правда же ведь, ты сама его никогда по-настоящему не любила? Он сам мне рассказывал, как ты… Сонь, ты же ведь на меня не сердишься? Ты же ведь и сама все понимаешь, правда? Была б ты здесь, я бы никогда! Но ты же там».
«Знаешь, я всегда знал, что ничего у меня не получится без тебя. Правда ж, мистика какая-то, как в кино! Ведьма ты, совсем меня заколдовала! Веришь, прям хочется иногда приехать туда, к вам, и убить тебя на фиг, чтоб все это разом кончилось!
Сонь, ты ж не веришь тому, что я сейчас написал? Ты ж знаешь, как я к тебе отношусь? Просто, понимаешь, такое иногда найдет! Сам себя иногда боюсь, честно. Но ты же меня всегда понимала?
Сонь, и если Светка тебе вдруг напишет, что будто бы я, то есть будто бы мы с ней, ты, короче, не верь ничему! Это у нас так, не всерьез. Просто потому, что тебя здесь нет. Должен же я как-то…»
* * *
– Смола от рамзора яшар, муль маколет ямина и потом од кцат. Вон, где ханая, видите? Бидиюк! Таацор у второй книсы. Большое спасибо! Сколько с нас?
– Как договорились, – сказал шофер, забирая у меня заранее заготовленные сотки. – Если что, я всегда пожалуйста. Съездить куда захотите, посмотреть чего-то. Звоните, у Сони есть мой картис.
– Я смотрю, ты уже прекрасно болтаешь на здешнем, – восхитилась мама. – Прямо как на родном!
– Что? – Я была занята выволакиванием из багажника чемодана. – Ты о чем?
– Ну как ты дорогу шоферу объясняла. Я, правда, не поняла, зачем на иврите, раз он из Воронежа.
– Но, мам, он ведь уже давно здесь. Если б я стала говорить: прямо от светофора, направо от магазина, туда, где стоянка, он бы наверняка поворот пропустил. Ему так привычней.
Да и мне, честно говоря, тоже. Но этого я маме говорить не стала.
– Надо ж, третий этаж без лифта! Да еще по такой крутизне! Неудивительно, что ты похудела. А загорела-то как! Сонька, ты ж вся черная, прям как негра! В аэропорту я и не рассмотрела толком.
– Мама, «негр» говорить неполиткорректно. Смот-ри, услышит тебя кто-нибудь!
– А как говорить? Афроизраильтянин, что ли? Нет, правда, Сонь? У вас же тут полно негров. Как вы тут про них говорите-то?
– По-разному, мам. Зависит, откуда они родом. В основном эфиопы, еще можно фалашмура.
– Как-как? Нет, муру эту мне не выговорить. Что ж, пусть будут эфиопы.
Я открыла дверь, и настал момент истины.
От того, увидит ли мама Тёму, зависело, как сложится наше совместное существование в ближайшие три недели.
– Так вот я и говорю, вечно вы – жопа есть, а слова нет. Раз есть негры или там китайцы, значит, так и надо их называть. А вы – эфиопы, шмафиопы. Мало ли кто где родился. Ставь чемодан, что ты его все к себе прижимаешь? Думаешь, подарки там? Правильно думаешь, но все равно ставь пока. Дай я хоть сперва дух переведу. Ну и пылища ж у тебя! Ты вообще пыль когда-нибудь вытираешь? Хотя с таким количеством книг… Ох, узнаю брата Васю! У нас до Санькинова отъезда то же самое ведь было, точь-в-точь! Никакой пылесос не спасал. Ты б хоть половину убрала, что ли, все равно ж ты их наверняка не читаешь, кто вообще сегодня читает книги… А это еще что за явление? Девочка, ты чья?
– Здравствуйте, – сказала Тёма, отважно выступая из тьмы. До этого она пряталась за шкафом, среди теней. – Вы Сонина мама? Я вас узнала по фотографии. Только вы на ней были красивее. Хорошо, что вы приехали. Соня без вас скучала.
С чего она взяла? В жизни я ей такого не говорила. Ребенок я, что ли, по маме скучать? Наоборот, за те пару часов, что мать здесь, я уже начала испытывать привычное легкое раздражение. Ну чего она всюду лезет? Какое ей дело до моей пыли?
– Соня, а это кто? Ты мне ничего не писала.
– Не писала потому, что не знала как. Это папина дочка, Тёма.
– Сашкина дочь? Слушай, и правда! Одно лицо! А мать ее где, кто? Вы вообще как познакомились? – Мать говорила так, словно бы никакой Тёмы здесь не стояло.
– Мам, потом. Не волнуйся, я все тебе расскажу. Это длинная история.
– А чего потом-то? Это секрет какой-нибудь, что ли? Нет уж, ты давай не тяни! Мне все интересно – откуда взялась, как ты про нее узнала, давно ли. И почему все-таки ты мне ничего не писала?
– Хотите тапочки? – вежливо перебила ее Тёма, протягивая узконосую, расшитую бисером пару разношенных, но когда-то изящных тапочек из парчи.
– Ух ты какие! Это матери твоей, что ли? Не, мне не годятся, у меня нога-то покрупней будет. Но спасибо тебе все равно!
Мама ласково потрепала Тёмку по плечу:
– И эта костлявая вся! Ну что ты будешь делать! Девчонки, вы здесь вообще хоть что-нибудь едите? Ну-ка, Сонька, оставь чемодан, бери вместо него корзину и тащи на кухню. Ставь чайник! Я там всего навезла, сейчас мы с вами пировать будем! Только осторожнее, смотри не разбей, там банки!
