У меня гора с плеч свалилась! Камень и вправду был довольно увесистый, и таскать его с собой в сумке или кармане радости мне не доставляло. Дома держать его тоже стремно, у нас же вечный проходной двор: то Данька с друзьями без предупреждения завалится, то тетки из моего ульпана шестого уровня мивхан (экзамен) обмывать придут. В банк отнести – так там еще за ячейку платить придется. Вот же Тёмка придумала! Жили, кажется, не тужили.
– Вот неугомонный ребенок! Никогда не знаешь, что выкинет: то прыжки через стол, то сапфиры с грецкий орех! – улыбнулся, словно отвечая на мои мысли, раввин. – Трудно вам с ней, Соня?
Это он еще про машину с террористом не знает, подумала я. А вслух сказала:
– Ну что вы! Тёма ведь это от чистого сердца! Просто она добрая, отзывчивая. Ей хочется всех вокруг радовать. Не знает, что еще для этого сделать. Наоборот, по-моему, мне с ней повезло.
– Вы так считаете?
– Уверена!
Дверь открылась, и на пороге показалось приземистое существо с лицом землистого цвета.
– Вы позволите? – спросило оно, втаскивая за собой пылесос. Голос звучал глухо, как из бочки.
– Конечно-конечно, – отозвался раввин, поспешно вставая. – Мы уже закончили. Пойдемте, Соня, я вас провожу.
Мы вышли, но я никак не могла удержаться и, пока мы шли по коридору, все оглядывалась назад. Дверь в кабинет была открыта, и видно было, как странное существо двигает стулья, сворачивает ковер, распахивает широко окна.
– Кто это? – не выдержала я.
– Вы про голема? Понимаете, Гене самой трудно уже справляться с хозяйством. Когда я предлагаю кого-то нанять, она обижается. А тут вроде как компромисс.
* * *
Получив деньги за камень и отправив их Сережке через «Вестерн Юнион» (он просил, чтоб через верных людей, но я, конечно, послала его вместе с верными людьми куда подальше), я постаралась выкинуть это хоть на время из головы.
Прошло уже полторы недели. Жан-Марк не звонил. Тёма чувствовала себя хорошо, прыгала и бегала как обычно, обращалась во все, что хотела. Единственной памяткой, оставшейся от этой истории, был неожиданно проснувшийся в Тёмке волчий аппетит к человеческой еде. Меня это не могло не радовать, я с удовольствием варила Тёмке супы и крутила котлеты.
А вот заниматься музыкой Тёма по-прежнему отказывалась наотрез. Как я ее не убеждала, как не уговаривала! Я отыскивала для нее в сети различные инструменты и объясняла на пальцах, как интересно на них играть. Находила в ютубе всякую музыку – от детских песенок до симфонических концертов. Все было напрасно. Единственной музыкой, которая ее увлекала, были песни птиц за окном. Вот им она с удовольствием подражала.
Я стала всерьез задумываться о канарейке. Уж если птицам подражать, так хоть с толком. У хорошего кенаря такая песнь, что заслушаешься. Хотя эти, здешние, с черной шапочкой и грудкой, не знаю, как называются, тоже, конечно, поют неплохо. Не хуже наших соловьев.
Наконец во вторник, еще не было восьми, мы только начали завтракать, раздался звонок.
– Salut! C’est Жан-Марк, ветеринар. Ты еще помнишь о нашем уговоре?
– Бокер тов! (Доброе утро!) Конечно, я помню.
– Тогда жду тебя через… м-м-м (беглый взгляд на GPS) четырнадцать с половиной минут у твоего подъезда.
– Может, лучше ты к нам поднимешься? Третий этаж, справа. На двери написано «Майзелиш». А то мы только завтракать сели. Выпьешь с нами кофе, посмотришь заодно на Тёму.
– Eh bien, только недолго. Учти, у нас с тобой сегодня три операции.
У нас с тобой! С ума сойти! Можно подумать… Но чувство гордости не захотело меня покидать, как я его ни пинала.
Мы услышали Жан-Марка еще до того, как увидели. Он шел по лестнице и насвистывал полонез Огинского. Очень чисто насвистывал, местами даже казалось, что звучит скрипка.
– Здорово как! – восхитилась я. – Ты в музыкальной школе учился?
– Нет. У нас в деревне не было музыкальной школы, а возить меня далеко никто бы не стал. Зато у нас была футбольная команда. Ненавижу футбол!
От хлопьев Жан-Марк отказался. Согласился только на кофе с йогуртом, быстро все проглотил и начал снова насвистывать, с каждым тактом все выразительнее посматривая на часы, так что под конец мне уже кусок в горло не лез.
– Погнали! – Я впихнула в сумочку мобильник и бутерброд. – Тёмка, пока! Веди себя хорошо и разберись, пожалуйста, сама как-нибудь с посудой!
Ветеринар с облегченным вздохом поднялся со стула. И тут Тёмка дернула его за рукав.
– Жан-Марк, – сказала она, нежно улыбаясь. – А меня ты научишь так свистеть?
– А ты хочешь? – Напряженная складка между бровями ветеринара сама собою разгладилась.
Тёма быстро-быстро закивала и так умильно на него посмотрела, что… Ну вы же помните, что такое бесовское наваждение?
Ветеринар со вздохом опустился обратно на стул.
– Eh bien, écoute, mon enfant…
[13]
Когда мы вышли на улицу, было уже без четверти девять. Тёма радостно свистела нам вслед «Йонатан акатан».
– Кошмар! Меня ведь клиенты ждут! А кстати, откуда он так хорошо знает французский?
– Она. Ну то есть вчера вечером, когда купалась, была она. Не знаю, откуда знает. У Тёмы, по-моему, все языки проходят под кодовым названием «человеческий».
– Возможно. Но это не объясняет ее парижского акцента.
– Хм. По-русски Тёма тоже акает по-московски. Я думала, подхватила от папы. Без понятия.
* * *
В клинике нас ждали пес с гноящейся лапой, кот с задержкой мочи из-за мочекаменной болезни и канарейка, не сумевшая снести яйцо. Никогда б не подумала, что у птиц могут возникать сложности с деторождением. Казалось бы, яйца столь обтекаемы и круглы, что должны просто выкатываться сами собой!
С псом мы разделались сравнительно быстро. Молниеносное движение скальпеля («Где гной, там разрез», – назидательно произнес Жан-Марк), пара минут на обработку раны, укол антибиотика – и привет.
С канарейкой зато пришлось повозиться. Я уж думала, никогда оно из нее не выйдет, это яйцо. Чего только мы не делали! И грели, и теплое масло лили, и массировали, осторожно надавливая на животик. Точнее, все это делал Жан-Марк, а я только бережно и нежно удерживала все это время птицу в положении на спине, чувствуя, как бешено бьется под моим большим пальцем крохотное сердце.
Я предлагала разбить скорлупу и достать яйцо по частям, но Жан-Марк заверил меня, что в таком случае птица однозначно погибнет.
К моменту, когда яйцо было наконец благополучно извлечено, я сто раз поклялась себе, что в жизни не буду рожать. Если уж с яйцами такие проблемы!
