Я таращилась на него, словно набрав воды в рот. И почему-то не получалось оборвать его. Слова Кая врезались очень глубоко. Было больно и неприятно. К чему этот разговор?
— Я не такая, — возразила я, зачем-то оправдываясь. — Оскорбляй сколько угодно, но я не такая. Это ты заставляешь меня. Потому что похитил.
Опять это началось. Опять меня заставляют слушать что-то о себе, и, господи, почему нельзя уйти? Из этого места нельзя уйти… Нельзя. Меня поймали в самую страшную ловушку.
— Ищи виноватого, — даже как будто с легким сочувствием в глазах кивнул он. — Но тут так мало людей, что рано или поздно дело уже будет не во мне. И однажды ты это поймешь.
Он смотрел прямо и как-то нейтрально. В его взгляде не было и намека на садизм, но от его слов я ощущала себя попросту убого. Самое ужасное, что от сказанного уже не спрятаться. Это будет звучать во мне вечно.
Сейчас надо сделать что-то неожиданное. Перевести стрелки…
«Реверсивная психология! — снова раздался в голове по-идиотски бодрый голос Макса. — Это путает все карты!».
Не надо обижаться и защищаться. Он ведь ждет этого.
Когда я открыла рот, мой голос зазвучал спокойно и даже дружелюбно:
— Раз ты так много знаешь… и любишь демонстрировать это знание… расскажи мне обо мне. Расскажи, как меня видишь ты. И попробуй быть оригинальнее всех своих предшественников.
Кай смерил меня острым и одновременно веселым взглядом. Похоже, он принял вызов, и возникло чувство, что я сейчас об этом пожалею. Он швырнул окурок в стоящую на наружном металлическом карнизе окна пепельницу и спрыгнул с подоконника.
Я ожидала нового потока второсортных провокаций с оскорблениями, но он, подойдя ко мне вплотную, вдруг сказал самую неожиданную вещь:
— Ты нуждаешься в друге, Марина. В человеке, который мог бы, ни о чем тебя не спрашивая, знать о тебе все. Но в твою жизнь не получится войти с твоего разрешения.
— Почему? — пораженно прошептала я.
— Потому что ты никогда не дашь на это разрешения, — тихо сказал Кай, притрагиваясь к моим плечам. — С тобой надо либо подбирать отмычки, либо взламывать замок твоей замкнутости. Отмычки — не мой стиль. Я грубо взломал замок и этим немного тебя напугал.
— И теперь в качестве извинения ты подбираешь отмычки, которые уже не нужны… Хочешь дружить со мной? К этому ты клонишь? Да только сдался мне такой больной друг!
— Но и ты не совсем здорова. — Глаза улыбаются, в них пляшут черти.
— Убийственный аргумент.
— Давай поиграем в угадайку, и спорим — я не ошибусь? — мелькает очередная опасная улыбка.
— Ну… попробуй.
— Ты из тех, кто никогда не мог найти общего языка со сверстниками. Какая-то молчунья с задней парты, странноватая, с придурью и ранимая. У тебя наверняка было ужасное детство и отвратительное отрочество. Родители почти не уделяли тебе времени, и между вами нет доверия. Поэтому ты начала искать близких вне семьи. Но люди не были добры к тебе. Сначала тебе было больно, а потом ты поняла, что лучше зажмуриться и стерпеть. Ты не из тех, кто озлобляется на всех и сразу. — Он наклонился к моему уху и шепнул: — Ты из тех, кто отстраняется. Отшельничество помогает жить не ощущая боли от соприкосновения с внешним миром. Ты просто не справилась. А дальше, как и многие вроде тебя, ты решила, что сила в равнодушии. Правильно. Но ты ведь на самом деле не равнодушна. Просто научилась закапывать. Что бы ни причиняло тебе боль — ты зарываешь это поглубже, потому что не знаешь, что с этим делать. Внутри тебя — кладбище.
Я почувствовала, что опять плачу. От правды.
Вот такая вот реверсия. И кто кого переиграл в итоге?
Он мягко приобнял меня и уткнулся подбородком в выемку между плечом и шеей. Мне было все равно, что он сейчас делает. В этот миг я в полной мере осознавала, чем была вся моя жизнь и во что она неуклонно превращается теперь.
Итак, я дрейфую в безграничном одиночестве, с которым срослась из страха перед жизнью. Спасибо, что ткнул носом, Кай, а то я не знала. Но в этом заброшенном районе и в этой пустой квартире произошло избавление от неудачного маскарада крутой богатой девочки.
Я видела вещи такими, какие они есть в действительности, и это было ужасное, болезненное понимание. Из всех яблок познания Кай решил подсунуть мне самое горькое.
— Прозрела? Молодец. Оставь тот мир, — шепнул мне он. — Сейчас реально только твое одиночество. Здесь нет никого. Только ты и я за тобой.
Так и было. Вдали от всего мира стояла я, отрешенно глядящая на берег пустыми глазами, а позади меня стоял незваный палач, обнимавший меня с меланхоличной усмешкой.
Мы действительно были одни. Совсем одни.
* * *
В тот момент Кай не просто решил поговорить по душам со своей жертвой. Он меня вскрыл, как хирург. И оставил в таком виде, не прерывая функций жизнеобеспечения.
Он нащупал мое слабое место — страх услышать правду о себе — и без промаха ударил точно в цель.
Этот момент словно никогда не кончался и продолжает длиться в какой-то параллельный реальности вне времени. Много лет спустя я могла с уверенностью сказать, что где-то там, между сном и реальностью, мы все еще стоим у окна — недвижные, отрешенные, связанные навеки.
Мое отношение к Каю теряло свое значение. Можно было его возненавидеть еще сильнее, можно было бояться, презирать, избегать… Суть от этого не менялась. Чем дольше я с ним сосуществовала в одном измерении, тем глубже он запускал в меня руку и ворошил то, что нельзя было трогать. Дурная, злая корреляция.
Мы оба это поняли, правда, в разное время. Он тогда, когда увидел меня в галерее, а я у окна, когда он сказал те слова.
В тот момент между нами начался необратимый процесс. Все мои мучения будут брать начало в Кае, все его мысли найдут продолжение во мне, и все, что у нас есть — это замкнутое пространство, созданное не стенами, а нашим невыносимым присутствием рядом друг с другом. Между нами происходил особенный энергетический обмен. У меня он был основан на ненависти и страхе. А Кай выбрал любовь.
Я чувствовала его мягкие объятия и сухие губы на своей шее. Его дыхание легко рассеивалось по коже, он едва касался меня, но эта странная ласка, к моему ужасу, стала вызывать у меня волнение. Мне нравилось ощущать его губы, скользящие по моей коже и дотрагивающиеся изредка висков и щек. И его чуткие пальцы, невесомо касающиеся моих плеч…
А вначале эти руки чуть не сломали тебе ребра.
При этом я все еще хотела оттолкнуть этого человека и спрятаться, хотя уже знала, что отныне всегда буду помнить его. Никто не подбирался ко мне так близко. Голова сама наклонилась, открывая ему доступ к плечу. Внезапно я поняла, что не хочу, чтобы он останавливался. Мне нравилось чувствовать его всей спиной.
От каждого прикосновения что-то во мне вздрагивало.
