Я не чувствовала себя загнанной овцой, а он больше не был моим безжалостным мучителем. Хорошо, что полумрак комнаты давал нам обоим укрытие, возможность осознать происходящее. Мы оба это понимали.
И внезапно в этой полутьме прозвучал совершенно обыденный вопрос:
— Хочешь яичницу?
* * *
Уже несколько минут я буравила осоловелым взглядом розовый кружок колбасы посередине хлебца. Дилемма была проста: съесть или нет. Рядом со мной стояла пустая тарелка с желтыми следами. Яичница благополучно перекочевала в мой желудок, там же сгинули несколько наскоро сделанных бутербродов. Дрожащими руками я затолкала в рот все, что он передо мной поставил, вообще не понимая, как могу еще что-то делать, как я все еще пребываю в сознании… Но судорожно глотала и думала, что мне будет мало. Однако, как всегда, быстро насытилась.
В голове царило ощущение стянутой прохлады, а в глазах как будто перекатывался песок.
Кухня была маленькая. Большую ее часть занимали плита и серый холодильник с разболтанной ручкой. Из блестящего крана капала вода, а небольшой светильник бросал треугольник света прямо на стол, за которым мы сидели — я у двери, взобравшись с ногами на табурет и прижав колени к подбородку, а Кай напротив меня, опершись локтями о его поверхность и слегка наклонив вперед взъерошенную голову.
Сведенная нога отходила. Изредка я шевелила стопой, чувствуя, как с болью возвращаются ощущения.
Кай все это время смотрел, как я ем, и молчал. Под конец, когда уже не было сил гипнотизировать злосчастный бутерброд, я не выдержала и спросила:
— И что дальше?
Он слегка пожал плечами и произнес:
— Все что хочешь.
— А чего я хочу? — спросила я уже у самой себя и слегка повела закостеневшими плечами. — Я хочу… хочу тебя спросить. Можно?
— Ну, спроси, — вроде как разрешил он.
— Твоя карьера похитителя началась с меня?
Уголки его губ дрогнули в усмешке.
— С чего ты взяла? Может, до тебя у меня уже был большой опыт похищения девушек.
— Не было у тебя ничего. — Я посмотрела на него исподлобья и заявила: — Все началось с меня.
— Какая убежденность…
— Можешь сколько угодно иронизировать. Но это так. Кстати, что тебе сказал мой отец?
— Ничего. Мы с ним даже не знакомы, — хмыкнул он.
— И опять наглое вранье. Ты знаешь, кто мой отец, именно поэтому я сейчас здесь.
Кай впервые улыбнулся. С его холодными глазами вязалась только обычная еле заметная усмешка. Улыбка ввела меня в заблуждение. Она не вязалась с его лицом и действиями.
— Ты не можешь смотреть на меня? — спросил он, замечая, как я опускаю глаза и стараюсь не поднимать их.
— Не могу. Ты улыбаешься. И это улыбка мечтателя, а ты… ублюдок.
— А почему ублюдки не могут мечтать? Уверен, что у каждого из нас есть своя сокровенная ублюдочная мечта, — вполне серьезно сказал он.
— Проехали. Что там насчет выкупа? Небось уже договорился о кругленькой сумме?
— Марина…
— Вообще хорошая идея: наживаться за счет глупеньких богатых дурочек, — продолжала я, не обращая внимания на его попытки что-то сказать.
— Послушай…
— Как планируешь потратить эти деньги? Открыть собственный ресторан? А может, спустить на наркоту? Или потратишь на шлюх и выпивку?
Иногда я не понимала, почему не могу заткнуться. С другой стороны, это единственное, на что я была способна в такой ситуации.
— Марина… — Теперь в его голосе проскользнули знакомые властные интонации. — Мне совершенно не интересны деньги и твой отец.
Я запнулась, тупо уставившись на сахарницу. Услышанное звучало дико. Значит, так оно и есть. Все самые страшные вещи вдруг решили случиться именно сейчас. Медленно подняв голову, я посмотрела в синие кристаллы его глаз и спросила:
— Тогда зачем это было?
Кай изучал меня некоторое время со своего конца стола — холодно, аналитически, — а затем произнес:
— А это я окончательно пойму, когда посмотрю на тебя завтра утром.
Выражение его стеклянных глаз снова стало меня пугать. Так смотрят на неживые объекты.
— То есть… ты сам не знаешь зачем? — ошеломленно спросила я.
— Начистоту говоря — да, — развел руками он.
Опять мелькнула мальчишеская усмешка.
Дрожь начала распространяться по всему телу, и это передалось стакану с водой, который я держала в руках. Он мелко застучал по столу, и пальцы сами разжались. Как это может быть? Как можно похитить человека, не зная даже для чего? Это просто… просто абсурдно…
— Знаешь, — мой голос звучал придушенно и слабо, — я думала, это я ворочу, что в голову взбредет, но оказалось, ты меня переплюнул… в капризах.
Последнее слово прозвучало как-то жеманно, хотя я просто провалилась в подборе слова к тому, что он сделал.
— Это не каприз, — спокойно возразил он. — Это… жизненная необходимость.
— И в чем она заключается?
Глядя мне в глаза, Кай усмехнулся уже другой, немного жестокой улыбкой и лишь произнес:
— В тебе.
Снова стало не по себе. Его заледенелая усмешка и эти загадочные слова мне совсем не понравились.
— А что такого… во мне?
— Я же сказал, завтра… я пойму. Я думаю.
Оставалось только кивнуть. Большего я от него не добилась бы. По телу ломотой разливалась невыносимая усталость, и оно переставало мне подчиняться.
— Значит… завтра.
— Значит, завтра.
Это звучало как заключение договора.
И я уснула.
Незваный друг
Время слилось в одну черную полосу. Шли минуты, и абстрактное завтра вскоре превратилось в сегодня, а я все продолжала спать… Не чувствуя ничего, даже саму себя. Воцарилась тишина, остановившая поток мыслей и переживаний. В этом я так нуждалась.
У меня было хитрое, эскапистское желание: провалиться в сон, а там, может, мир сменит свои декорации. Вдруг это сон. Просыпаешься в истерике, а за окном тот же мир: знакомая и скучная Рига, ноющий Макс в телефоне…
Я не хотела снова просыпаться в этой квартире. Еще больше я боялась проснуться вновь связанной и в полном одиночестве. Я вообще не знала, что увижу после пробуждения.
Но, к сожалению, если сон плавно не переходит в смерть, он просто заканчивается. Во тьму проскользнули крошечные искры, которые постепенно слились в тонкую светлую линию. Это утренний свет прыгал по моим ресницам.
Я слегка приоткрыла глаза, чувствуя во рту режущую сухость. Тело болело, словно меня пинали тяжелыми ботинками. Кожу на запястьях жгло, из ссадин сочилась сукровица.
