— Ну как — играю? — отозвалась осторожно. — Знаю, как ходят. Отец любит, пытался всех приобщить, только я как стратег не очень. Необучаемая. Но если тебя это не смущает, то я сыграю с радостью!
Шахматы или нет — мне сейчас было все равно, лишь бы не сидеть в тишине. Терпеть не могу неловкое молчание, а с Кляксой легко болтать обо всем на свете не получалось. Может быть, я привыкну и освоюсь в его обществе, но пока слишком боялась ляпнуть что-нибудь не то и разозлить свою единственную надежду на спасение.
Шахматы оказались настоящими, то есть не виртуальными — складная доска с небольшими фигурами самой простой формы, отлитыми из какого-то твердого тяжелого пластика. Разместились на кровати — больше негде. Клякса вытянулся на боку, подпер голову ладонью, а я села напротив, скрестив перед собой ноги.
То, что неизбежный мат я получала от пяти до пятнадцати ходов, в зависимости от настроения соперника, не явилось новостью: человек, у которого на космическом корабле есть шахматы, просто не может не уметь в них играть. Но это был еще один характерный штрих к его портрету.
— Ты что, совсем не видишь, что делаешь? — на пятой партии не выдержал Клякса. — Зачем ты слона взяла? Еще два хода, и тебе мат.
— А чего не съесть, если дают? — философски ответила я.
— Слушай, ну ты же неглупая девушка, это не так сложно. Как-то не верится, что у тебя на самом деле так плохо с головой, причем избирательно, — сказал он, с сомнением меня оглядывая.
— Да не хочу я думать и планировать, кем и куда идти, — проворчала в ответ.
— А зачем согласилась играть? — Светлые брови удивленно выгнулись.
— Так других развлечений все равно нет. — Я пожала плечами. — Ладно, доедай уже мои фигуры, давай начнем заново.
— Ай, вин! Знаю я игру, которая тебе понравится, — усмехнулся он. — Шашек нет, давай сюда пешек. С вами свяжешься, сведешь благородную игру к бедламу…
— Вот не надо, ничего я никуда не сводила! — возмутилась в ответ. — А остальные?
— В черную дыру остальных, будем с тобой в «Чапаева» играть. Значит, слушай правила…
Наверное, если бы отец увидел это издевательство над его любимой игрой, его бы хватил удар. Но Клякса был прав, мне действительно понравилось. А главное, эта игра очень быстро освободила от чувства неловкости. Причем впали в азарт мы оба, Клякса явно расслабился и опять открылся с неожиданной стороны.
У безжалостного измененного оказался настолько живой и искренний смех, что я совершенно забыла, где и с кем нахожусь. Словно полет безымянного грузовика с его молодой веселой командой не прервался трагически, а вот этот странный тип с неестественно синими глазами был одним из тех радостных, энергичных людей со спокойной совестью и долгими годами жизни, наполненной интересными событиями, впереди.
В какой-то момент от возмущения, что Клякса опять выиграл, я от души огрела его подушкой и продолжила лупить под заливистый хохот избиваемого. Он не сопротивлялся, позволял спускать пар, только закрывался блоками, чтобы случайно не попало по лицу.
Но вскоре я выдохлась, бросила подушку и, сдувая с лица растрепавшиеся волосы, плюхнулась на кровать на расстоянии вытянутой руки от Кляксы, отделенного от меня шахматной доской и рассыпанными по кровати фигурами.
— Все, навоевалсь? — с иронией спросил он. — Давай ложиться спать, пора уже. Не люблю из-за ерунды нарушать режим.
— Чур, я первая в душ! — встрепенулась я тут же.
— Это пожалуйста. Только не нужно дожидаться там тепловой смерти Вселенной, ладно?
— Я быстро!
Внутри поселилась твердая уверенность, что Клякса на самом деле через обещанные три недели отправит меня домой, и уверенность эта не давала воспринимать происходящее всерьез. Страшный аттракцион, полный опасностей, ни одна из которых на самом деле мне не грозит. Крайне опасное заблуждение, которое может стоить мне жизни.
Добрых пиратов не бывает. Нельзя видеть в Кляксе человека, тем более хорошего человека. Хорошими людьми были навигатор Витя, капитан Сергей Леонидович и доктор Максим Бут, но никак не тот, кто без сожаления оборвал их жизни.
И все же, как ни старалась я убедить себя в опасности и лицемерии Кляксы, ненавидеть его не получалось. Не выходило даже сердиться или хотя бы обижаться. Последние часы окончательно рассеяли остатки опасений и недоверия. Я слишком легко схожусь с людьми и слишком им верю, а этот измененный сделал все, чтобы привлечь мое внимание и заслужить симпатию.
Что же это за космический пират, который предпочитает старинную музыку, не любит звезды и виртуальность, играет в шахматы и как-то совсем по-детски веселится с собственной рабыней?! Кто он такой? Беглый профессор? Опальный аристократ? Рухнувший на самое дно миллиардер?.. Как вот эти легкий смех и дурашливость могут сочетаться с безразличием к человеческой жизни?
А с другой стороны, так ли нужно его ненавидеть и бороться с собой? Я все равно не могу ничего изменить, так не лучше ли ждать развязки в хорошем настроении и с легким сердцем, чем трястись от каждого шороха?
Чувствуя, что близка к тому, чтобы смириться и успокоиться, я засыпала в объятиях Кляксы с почти легким сердцем. Мужчина тепло и тихо дышал мне в затылок, а прохладное тренированное тело, к которому я прижималась спиной, не вызывало отторжения или страха: близость не несла какого-либо подтекста, мы просто спали в одной постели. Больше того, объятия успокаивали и давали ощущение защищенности, укрепляли мою веру в лучшее. Словно я ребенок, который, увидев дурной сон, пришел спать к отцу — и все страхи отступили.
Вот только пробуждение вышло мучительным. Я вырвалась из паутины сна с судорожным вдохом, давясь глухими рыданиями. Зажмурившись, сжалась в комочек, подтянула ноги к груди и уткнулась лицом в колени.
Во сне я видела погибший экипаж транспортника. Не картину их гибели, не обгорелые тела. Все шестеро стояли полукругом и смотрели на меня — мрачно, задумчиво, с укором. А я мечтала провалиться сквозь землю от стыда, захлебывалась слезами и просила у них прощения. Только их взгляды оставались строгими и холодными — у мертвецов не было ко мне снисхождения.
— Что случилось? — прозвучал надо мной голос Кляксы. Конечно, я не могла его не разбудить, и теперь мужчина приподнялся на постели, навис сверху и слегка сжал мое плечо.
Я в ответ затрясла головой. Даже если бы захотела поделиться с Касом своими переживаниями, все равно не сумела бы это сделать: горло сдавил спазм.
— У меня от твоей горечи челюсти сводит, — проворчал мужчина. — Что ты такое увидела, раз тебе теперь так стыдно?
— Я ведь предаю их! — выдохнула с трудом, даже не стараясь придумать какое-то оправдание и не боясь говорить Кляксе правду. Я и теперь не могла относиться к нему плохо. — Даже отомстить не попыталась. Трусиха…
— А, вот ты о чем, — сказал Клякса и выпустил мое плечо. Кровать спружинила от его движений, мужчина поднялся и, кажется, пошел к синтезатору. Загорелся свет. — В общем, да, почти так и есть. Ты струсила, не мстишь и даже — о ужас! — радуешься жизни. Наверное, это вправду можно считать предательством. Думаешь, если бы ты умерла, тебе бы стало легче? Нет? Ну, уже хорошо. Даже не знаю, что тебе посоветовать для очистки совести, — продолжал спокойно рассуждать мужчина, устроившись в кресле. — Убить меня и покончить с собой? Занятный вариант, но имей в виду, я буду сопротивляться. Объявить голодовку и гордо удалиться в заточение? Ну… такое могу обеспечить, но от этого вряд ли кому-то полегчает, в первую очередь покойникам. Еще на ум приходит вариант «выжить и помочь родственникам умерших», но я от всей души не советую это делать. Нет, не выживать, а знакомиться с их родней.
