Ну, а орел на такой вопрос, только лениво снизился и пролетел, едва не задевая когтями за головы. Как бы объясняя, что обращать внимание на любого зверя, размерами меньше медведя, ему даже неприлично.
— Отец подарил.
Тарас ответил первое, что пришло в голову, чтобы не вдаваться в подробности, но голос его при этом предательски дрогнул.
— Щедрый он у тебя был…
— Почему был? — вскинулся Тарас. — С чего ты решил, что он погиб? Откуда тебе это ведомо?
— Да ты что, товарищ… — поднял примирительно руки Лис. — Дай Бог всем Куницам длинную и счастливую жизнь. Просто, ты о нем говорил с такой грустью, что мне невольно подумалось, будто он… Извини, я не хотел обидеть, и уж тем более — беду накликать.
— Ты тоже меня извини… — Тарасу самому стало неловко за излишнюю горячность. — Мой отец и в самом деле, еще два года тому, сгинул без вести. И ни слуху о нем, ни духу… Вот потому и подумал.
— Не горюй, брат… — притер вплотную к его кобылке своего коня Остап, и дружески похлопал по спине. — Запорожцы такой народ, что и в воде не тонут, и в огне не горят… — тут он тоже замялся, вспомнив, что за спиной осталась могила Гарбуза. — Если жив казак — обязательно объявиться. Скажи лучше, куда путь держишь? Потому как в ту сторону, куда твоя кобылка смотрит, соваться не стоит. Ордынцы спозаранку на наш берег переправились. Прямо в руки к ним и попадешь… Мы вон, тоже не убереглись. Похоронили товарища только что…
— Да я, собственно, на Сечь собирался. А вспомнил, что тут неподалеку фигура у брода стоит, хотел с дозорными словом перемолвиться. Новости разузнать. Трубкой в приятной компании подымить…
— Упаси Бог, — даже отшатнулся Байбуз.
— Чего это? — удивился Тарас.
— Курить бросает, — подмигнул Лис, не торопясь посвящать нового знакомца в историю с Пасечником Паньком. — Можешь не торопиться. Весь дозор, как есть, перед тобой. Я — Семен Лис, покойного нашего товарища — Максимом Гарбузом звали, а сосунок с гепардом — это Остап Байбуз. Все мы, включая и Пайду, приписаны к Полтавскому куреню.
— Ну, а я — Тарас Кун…
— …Павыч! — докончил вместо него со смехом Остап. — Извини, брат, но на Сечи имена новикам не мать с отцом дают, а товарищество. И, если ты хочешь настоящим казаком стать, от своего нового прозвища отказаться не можешь. Обычай знаешь?..
— Да, называйте хоть горшком, только в печь не суйте, — махнул рукой Тарас и полез в чересседельную суму. А мгновение спустя вытащил оттуда литровый куманек. — Чего зря такую тяжесть с собой возить, только спину лошади натирает? Опустошим за знакомство? — предложил неуверенно. — Я не в походе… А вас, от дозора, басурмане освободили…
— Вот это по-нашему, по-казацки! — воскликнул радостно Лис. — Сразу видно, что не басурманин, а свой хлопец.
— Угу, видно… — вздрогнул от неприятного воспоминания Остап. — Ты, Павыч, сперва сам отхлебни. А то Панько, вчера, нас тоже знатным табаком потчевал, Трапезундским… Да только, после такого угощения, мы едва вечным сном не уснули…
— Верно говоришь, — поддержал не по годам осторожного товарища Семен. — Не обессудь, Тарас, но пригуби первым. А уж потом промежду нас больше никаких неясностей не останется.
— Вам же хуже, — пожал плечами Куница-Павыч, и так смачно приложился губами к куманьку, что уже спустя мгновение Лис громко крякнул и отобрал у него посудину.
— Ну, будет, будет тебе… Чай, не бездонная бочка… Надобно ж и меру знать!.. Ну, за упокой души раба божьего Максима. Вечная тебе слава и память, друже Гарбуз. Не скучай без нас.
Правда, какую именно меру запорожец имел в виду, он не объяснил, и теперь вызволять полупустой куманек пришлось Остапу.
— Пусть земля ему будет пухом.
Потом помолчали. Как раз, чтобы успеть произнести мысленно «Отче наш» и «Верую».
— Так вы говорите, — вернулся после того, как был соблюден обычай, к заинтересовавшей его теме Тарас. — Некий Панько усыпил вас всех этой ночью?
— Ну, а чем еще можно объяснить приключившуюся с нами напасть? — пожал плечами Лис. — Если б кто один задремал, а то — все разом. Подмешал что-то в табак, крапивное семя, не иначе.
— А можно мне взглянуть на любую из ваших трубок?
— Зачем это?
— Запах сонного зелья долго хранится.
— Не веришь нам, что ли? — вскинулся Байбуз. — Думаешь: проспали хлопцы, а теперь чудят. Оправдание себе ищут? Так?
— Ну, во-первых, я не кошевая старши́на
[19], и вы передо мной не обязаны ответ держать, — серьезно объяснил Тарас. — А во-вторых, неужели вам самим не хочется, чтобы чужой человек, со стороны, подтвердил ваши домыслы? Совсем не гложет сомнение? Нет?
— Ты прав, Павыч, гложет… Еще как гложет, прямо до крови, — кивнул Остап и протянул новому знакомцу свою трубку. — Смотри внимательно. Я в спешке даже не прочистил как следует. Правда, сомневаюсь я, что хоть какой-то запах мог там остаться, после того, как мы в плавнях несколько часов мокли?
— Ничего, ничего… Я умею нюхать…
Куница, или Павыч, как его теперь упорно называли запорожцы, взял красиво вырезанную, но толком не обкуренную трубку, поднес чубук к носу и неспешно вдохнул едва различимый, смешанный аромат. Закрыл глаза, прислушиваясь к собственным ощущениям. Потом, глянул ведовским зрением, нюхнул еще раз и уверенно подтвердил:
— Все верно, братцы. Сон-травы к табаку изрядно подмешано… Да не простой, а злым волшебством усиленной. Нечистое дело.
— Это ты, товарищ, все из пустой трубки унюхать сумел? — недоверчиво покрутил головой Лис. — Что-то мне раньше не приходилось слышать, о таком умении…
— Бабушка моя покойная, царствие ей небесное, знатной травницей была. Научила кое-чему… — выдал часть правды Тарас.
— А-а-а… — понимающе протянул Семен. — Тогда спасибо тебе, успокоил совесть… Чтоб этому Рудому аспиду ни дна, ни покрышки! Чтоб его подняло, да…
— Кстати, а куда он после подевался? Или вы не искали?
— В общем-то, оглянулись вокруг, — ответил Байбуз, — но не увидели. Да и не до него было, самим бы ноги вместе с головой унести. Ордынцы уже за плечами алалакали, да арканы раскручивали…
— Бывает… — понимающе кивнул головой Тарас и больше для приличия поинтересовался. — Куда теперь путь держите?
— Выбор-то у нас не богат, — выразительно пожал плечами Лис. — Здесь бдеть больше нечего, фигура вчистую сгорела… Домой, на Сечь двинемся. Доложим все, чин по чину. А если старши́на решит перехватить басурман, когда те возвращаться станут, и отряд к броду отправит, к нему пристанем.
