– Отстань ты от нее. Когда тебе год, журналы намного интереснее старушки на другом конце света. – Дорис улыбается.
Дженни вздыхает. Перемещается на кухню с ноутбуком в руках.
– Ты сделала ремонт?
– Да, я разве не рассказывала? Хорошо смотрится, правда?
Она крутится на месте с ноутбуком, отчего мебель расплывается, превращаясь в одни лишь смазанные линии.
Дорис взглядом следит за комнатой:
– Очень мило. Ты разбираешься в интерьере, так было всегда.
– Ох, я даже не знаю. Вилли думает, что много зеленого.
– А ты думаешь..?
– А мне нравится. Нравится бледно-зеленый. Такого же цвета была мамина кухня, помнишь? В той маленькой квартирке в Нью-Йорке.
– Это же было не в Нью-Йорке?
– Там, в кирпичном доме, помнишь? Где в малюсеньком саду росла слива.
– Ты имеешь в виду Бруклин? Да, помню. А большой обеденный стол совсем туда не вписывался.
– Да, точно! Я совершенно об этом забыла. Мама отказывалась отдавать его при разводе с тем юристом, поэтому пришлось распилить его пополам, чтобы вместить в комнату. Он стоял очень близко к стене, и мне приходилось втягивать живот, чтобы сесть.
– Да, ну и ну, тот дом был полон безумия. – Дорис улыбается при этом воспоминании.
– Жаль, ты не сможешь приехать на Рождество.
– Да, мне тоже. Прошло столько времени. Но моя спина совсем плоха. И сердце тоже. Вероятно, моим путешествиям пришел конец.
– Я все равно продолжу надеяться. Скучаю по тебе. – Дженни поворачивает ноутбук к стойке и встает спиной к Дорис. – Извини, но мне нужно быстренько приготовить.
Она достает хлеб и масло, поднимает хнычущую Тайру и опирает ее о бедро.
Дорис терпеливо ждет, пока она намазывает масло на хлеб.
– Ты кажешься уставшей. Вилли тебе помогает? – спрашивает она, когда Дженни возвращается к экрану.
Тайра теперь сидит на ее коленях и прижимает к лицу бутерброд. Масло размазывается по ее щекам, и она тянется к нему языком. Дженни поддерживает дочь одной рукой, а второй отпивает большой глоток из стакана с водой.
– Он очень старается. Но, знаешь, у него сейчас много работы. Времени совершенно нет.
– А как дела у вас двоих, есть время друг на друга?
Дженни пожимает плечами:
– Почти никогда. Но становится лучше. Просто надо пережить эти детские годы. Он молодец, многое берет на себя. Нелегко содержать целую семью.
– Попроси у него помощи. Чтобы самой немного отдохнуть.
Дженни кивает. Целует Тайру в голову. И меняет тему разговора:
– Я действительно не хочу, чтобы ты одна праздновала Рождество. Кто-нибудь может отметить с тобой? – Дженни улыбается.
– Не волнуйся за меня, я часто встречаю Рождество одна. Тебе и так есть о чем думать. Главное, постарайся, чтобы дети хорошо провели Рождество, и я буду счастлива. Это же детский праздник. Погоди, я поздоровалась с Дэвидом и Тайрой, а где Джек?
– Джек! – громко кричит Дженни, но никто не отвечает.
Она разворачивается, и бутерброд Тайры падает на пол. Малышка начинает плакать.
– ДЖЕК!
У нее краснеет лицо. Она качает головой и поднимает бутерброд с пола. Дует на него и отдает Тайре.
– Он безнадежен. Он наверху, но… Я не понимаю его. ДЖЕК!!!
– Он растет. А ты сама-то себя помнишь подростком?
– Помню ли я? Нет, не помню. – Дженни смеется и прикрывает руками глаза.
– Ох да, ты была диким ребенком. Но посмотри, какой выросла. С Джеком тоже все будет хорошо.
– Надеюсь, ты права. Иногда быть родителем совсем не весело.
– Все приходит с опытом, Дженни. Так и должно быть.
Дженни разглаживает свою белую кофту, замечает пятно от масла и пытается оттереть его:
– Уф, это единственная чистая кофта. И что мне теперь надеть?
– Его даже не видно. Эта кофта тебе идет. Ты всегда такая красивая!
– У меня сейчас вообще нет времени наряжаться. Не знаю, как это делают наши соседки. У них тоже есть дети, но они все равно выглядят идеально. Помада, завитые волосы, каблуки. Если бы я все это использовала, то к концу дня выглядела бы как дешевая проститутка.
– Дженни! Ты плохо о себе думаешь. Когда я смотрю на тебя, то вижу естественную красоту. Ты получила ее от мамы. А она от моей сестры.
– Ты единственная в свое время была настоящей красоткой.
– В один момент времени, возможно. Мы обе должны быть счастливы, не думаешь?
– Когда я прилечу в следующий раз, ты должна мне снова показать фотографии. Мне никогда не надоест смотреть на тебя и бабушку, когда вы были молоды.
– Если доживу.
– Нет, прекрати! Ты не умрешь. Ты должна быть здесь, моя дорогая Дорис, должна быть…
– Ты уже большая, чтобы понимать, что все крутится вокруг смерти, разве не так, моя любимая? Мы все умрем, уж в этом можно быть совершенно уверенным.
– Уф. Пожалуйста, прекрати. Я должна идти, у Джека тренировка. Если подождешь, сможешь поговорить с ним, когда он спустится. Пообщаемся на следующей неделе. Береги себя.
Дженни переносит ноутбук на скамейку в коридоре и снова зовет Джека. В этот раз он спускается после ее первой попытки. На нем футбольная форма, плечи широкие, как дверной проем. Он сбегает по лестнице, перепрыгивая через ступеньку, не отрывая взгляда от пола.
– Поздоровайся с тетей Дорис, – твердым голосом произносит Дженни.
Джек поднимает голову и кивает в сторону маленького экрана, откуда с любопытством смотрит Дорис.
Она машет:
– Привет, Джек, как ты?
– Ja, я в порядке, – отвечает он на смеси шведского и английского. – Пора идти. Hej då
1, Дорис!
Она подносит руку ко рту, чтобы отправить воздушный поцелуй, но Дженни уже отключилась.
Яркий день Сан-Франциско, полный болтовни, детей, смеха и криков, сменяется темнотой и одиночеством.
И молчанием.
Дорис закрывает ноутбук. Смотрит с прищуром на часы над диваном, маятник которых с глухим тиканьем покачивается из стороны в сторону. Она раскачивается вперед-назад вместе с маятником. Встать не получается, поэтому она остается сидеть, чтобы собраться с силами. Кладет обе руки на край стола и готовится к следующей попытке. В этот раз ноги подчиняются, и она делает пару шагов. И в этот момент слышит грохот входной двери.
– Ах, Дорис, делаете упражнения? Приятно видеть. Но здесь так темно!
