– Останься здесь и присмотри за вещами, – сказала я Агнес, когда мы дошли, по всей видимости, до центра.
На скамейке сидели мужчины. Когда я с улыбкой подошла к ним, меня встретили длинной тирадой слов, которую я не поняла. У говорившего мужчины была густая седая борода и глаза, которые как будто улыбались благодаря окружавшим их маленьким морщинам. Я ответила на шведском, но он покачал головой. Я опомнилась и переключилась на ломаный английский:
– Знаете Элейн Дженнинг? – Он уставился на меня. – Ищу Элейн Дженнинг, – продолжила я.
– А, вы ищете Элейн Дженнинг? – спросил он и сказал что-то еще, чего я не поняла.
Я смущенно улыбнулась ему.
Он умолк, взял меня за руку и показал.
– Там. Элейн Дженнинг живет там, – медленно и чересчур четко произнес он, показывая на один из домов дальше по улице. На белое деревянное здание с васильковой дверью.
Дом был узким, с круглой башенкой с одного края, чем напоминал мне больше лодку, чем дом. Краска с торца облупилась, отчего фасад казался пятнистым. Белые ставни защищали окна от сильного ветра. Я кивнула и присела в реверансе, затем отступила на несколько шагов и побежала к Агнес.
– Там! – крикнула я ей, показывая на дом. – Она живет там! Элейн живет там!
Французские слова, которые полились изо рта Элейн, когда она открыла дверь и увидела нас, показались нам теплыми приветственными объятиями. Она загнала нас в дом, дала одеяла и чай и позволила спокойно рассказать все, что случилось, когда наши пути разошлись на пирсе. Про Аллана. Про письмо, которое приехало слишком поздно. Про наши дни в отеле в Манхэттене. Она вздохнула и помычала, но ничего не сказала.
– Мы можем остаться здесь на несколько недель? Чтобы выучить английский?
Элейн поднялась и начала убирать чашки. Я ждала ее ответа.
– Нам нужно как-то прижиться в Америке, и я не знаю как, – через мгновение продолжила я.
Она кивнула и сложила скатерть:
– Я попробую вам помочь. Сначала язык, потом работа, потом жилье. Можете остаться здесь, но придется быть осторожными. Мой сын может быть немного придирчивым.
– Мы не хотим доставить вам неприятности.
– Ему не нравятся незнакомцы. Вам придется прятаться, если останетесь здесь. Иначе ничего не получится.
На комнату опустилась тишина. Мы нашли помощь, но, возможно, совсем не такую, какую ожидали.
Внезапно Элейн поднялась и принесла прямоугольную коробку, которую поставила на стол.
– Сейчас давайте отодвинем всю эту серьезность. Сыграем в Монополию? – воскликнула она. – Вы когда-нибудь играли? Нет способа справиться со скорбью и печалью лучше, чем хорошая игра в Монополию. Это подарок одной из моих соседок, когда я приехала сюда.
Ее руки тряслись, когда она развернула поле, разложила фигурки и схватила маленькую хрустальную бутылку с темной красной жидкостью.
Она протянула Агнес нечто похожее на маленькую собаку:
– Эта подойдет тебе, Агнес? На английском мы называем ее «dog».
Агнес повторила слово и взяла фигурку, рассматривая маленькую оловянную статуэтку. Элейн одобрительно кивнула.
После секундного колебания я подняла свою фигурку.
– Boot
4, – сказала Элейн, но я потерялась в мыслях. – Повтори за мной: «boot».
Я подскочила:
– Элейн, я не хочу играть в игры! – Я уронила свой «boot», и он стукнулся о доску и упал на пол. – Я хочу удостовериться, что мы можем остаться. Что значит прятаться? Где мы должны прятаться? Почему?
– Пф, возможно, нам понадобится немного хереса. – Она натянуто улыбнулась нам и поднялась.
Мы сидели молча и наблюдали за ее движениями в маленькой кухне.
– На чердаке есть комната, можете остаться там. Вам нельзя спускаться, если мой сын дома, только в течение дня. Он просто стесняется, вот и все.
Она поднялась с нами на чердак. У одной из стен стоял узкий матрас, и она опрокинула его. Мы стояли и наблюдали за водоворотом пыли, а она принесла одеяла и подушки. Мы помогли друг другу занести чемоданы. Как только все было готово, она дала нам судно и заперла дверь.
– Увидимся утром. Постарайтесь не шуметь, – сказала она перед тем, как закрыть дверь.
Той ночью мы спали валетом под толстыми шерстяными одеялами. За окном завывал ветер. Порывы ледяного воздуха пробивались через трещины, отчего мы закутывались в одеяла по уши, затем по нос и в итоге с головой.
Н. Нильссон, Йёста
Мы быстро приспособились в этом маленьком белом доме у моря. Каждый день был похож на предыдущие. Когда утром сын Элейн закрывал за собой входную дверь, она тут же поднималась на чердак и отпирала нашу дверь. Мы выливали содержимое судна в туалет во дворе, а потом садились за кухонный стол, где нам выдавали по чашке горячего чая и куску хлеба. После этого начинался урок английского. Элейн показывала на предметы и называла их, когда мы помогали ей по дому. Мы убирались, пекли, шили, штопали носки и проветривали коврики. Элейн болтала, а мы все повторяли. К концу второй недели она вообще перестала говорить на французском. Мы внимательно придерживались нюансов ее языка и произношения отдельных слов, складывали их в простые предложения. Она просила нас принести какие-то вещи или сделать что-то по дому. Иногда мы не понимали, что она говорила, но она не сдавалась. Временами она все упрощала, использовала меньше слов, показывала или разыгрывала, пока мы не начинали смеяться. Только тогда она объясняла, что имела в виду. Наши уроки с Элейн были желанным отрывом от реальности.
Когда солнце садилось, она прогоняла нас на чердак. Мы слышали дребезжание ключа в двери, сопровождаемое ее шагами по лестнице. Она всегда, несмотря на погоду, выходила на крыльцо, чтобы дождаться своего сына Роберта. Мы видели ее в окно чердака, через дыру в тонкой кружевной занавеске. Она всегда поднималась и тепло улыбалась, но Роберт не говорил ей ни слова, просто угрюмо проходил мимо, уставившись в землю. День за днем мы наблюдали, как он наказывал ее молчанием, ночь за ночью видели, как он игнорировал ее.
В итоге Агнес не утерпела:
– Вы никогда не разговариваете? Элейн грустно покачала головой:
– Я бросила его. Мой новый муж получил работу в Европе, и я не могла не последовать за ним. Роберт так и не простил меня за это. Я вернулась, как только подвернулся шанс, но прошло слишком много лет. Теперь слишком поздно. Он ненавидит меня.
Он вымещал на ней злость. Мы слышали, как он кричал, когда что-то шло не так. Слышали, как она мирилась с этим, извинялась то за одно, то за другое. Клялась в любви и просила прощения у сына, которого давно потеряла. Она была в той же самой ситуации, что и мы. Одна прибыла в страну, которую больше не знала, жила с человеком, который не хотел иметь с ней ничего общего.
