Не обошли вниманием и редкие слова на староимперском.
— «Солнечный камень»… — задумчиво пробормотал один из профессоров-теологов и потер широкую переносицу. — Но позвольте, разве это не старинный эвфемизм, обозначающий философский камень? Опять же в этот контекст логично ложится упоминание овеществленного эфира…
— Полагаете, коллега, здесь говорится о субстанции, способной превращать свинец в золото и даровать бессмертие? — заинтересовался второй теолог.
Епископ тут же поспешил вернуть дискуссию в нужное русло:
— Прошу, ближе к делу!
И тогда поднялся седовласый старикан-переводчик. Судя по всему, желчному дедку до смерти надоело слушать, как переливают из пустого в порожнее.
— Ваше преосвященство! — обратился он к хозяину кабинета. — Никто из нас раньше не сталкивался с такой письменностью. Я видел нечто подобное лишь раз, и та книга прежде хранилась в университете Святого Иоганна, а до того — в монастыре, бывшем обителью братства святого Луки. Так почему бы не обратиться за помощью к братьям?
Воцарилась тишина; епископ какое-то время смотрел на старика немигающим взглядом, затем махнул рукой:
— Все свободны!
Каноники, переводчики и профессора потянулись к выходу, и я был бы рад последовать за ними, но не вышло.
— Магистр вон Черен, останьтесь! — потребовал его преосвященство, и пришлось вернуться за стол.
Когда мы остались наедине, епископ поморщился и скривился, будто от необходимости принять горькое лекарство.
— У меня к вам просьба, магистр.
— Сделаю все, что в моих силах, ваше преосвященство.
На этот раз хозяин кабинета требовать невозможного не стал; он откинулся на спинку кресла и вцепился в подлокотники так, что побелели пальцы.
— У епархии непростые отношения с братством святого Луки, — произнес епископ. — Их притязания на прежние монастырские угодья попросту смехотворны, но дело вот-вот дойдет до императорского суда. Если братья узнают о моем интересе в этом деле, то, боюсь, не преминут обернуть ситуацию в свою пользу. Хотелось бы этого избежать.
— Что требуется от меня? — спросил я, уже примерно представляя, о чем пойдет речь.
— Прошу — возьмите на себя переговоры с ними. К представителю университета они будут не столь… предвзяты. А в случае осложнений у вас будет возможность сослаться на авторитет Вселенской комиссии. Я понимаю, это поручение… эта просьба выходит за пределы вашей компетенции…
— Дело не в компетенции, — покачал я головой. — Просто мне придется задержаться в Кларне и отложить поиски чернокнижника на неопределенный срок. Если это приемлемо…
Епископ уставился на меня немигающим взглядом удава.
— Главное — спасти душу моего несчастного племянника и не допустить огласки происшествия. Все остальное может подождать.
— Тогда не вижу оснований отказать вашему преосвященству в этой… небольшой просьбе.
Хозяин кабинета понимающе улыбнулся отнюдь не случайной заминке, осенил меня святым символом и отпустил:
— Идите, сын мой. И держите меня в курсе дела.
— Всенепременно, — пообещал я, поцеловал епископский перстень и покинул кабинет.
Бродить по темным улицам не хотелось, но и отложить до утра столь важное поручение я позволить себе не мог. Выйдя за ворота епископской резиденции, поправил ножны с кинжалом, обреченно вздохнул и зашагал в сторону городской площади с твердым намерением идти по освещенным улицам и путь через глухие переулки не срезать.
На мое счастье, владельцы домов в центре города с наступлением сумерек зажигать фонари не забывали, да и час был не самый поздний; до лавки братства святого Луки удалось добраться без приключений. И все же я испытал немалое облегчение, когда закрывшаяся за спиной дверь отгородила от меня мрак осеннего вечера.
— Уф… — тихонько выдохнул я и окинул быстрым взглядом обстановку торгового зала.
Ярким бездымным пламенем горели светильники; загадочно и маняще посверкивали укрытые за толстыми стеклами витрин самоцветы. Прилавки вдоль левой стены занимали обереги, призванные привлекать к своим владельцам удачу, защищать от сглаза и порчи, дарить здоровье и долголетие. Стоили они, на мой взгляд, неоправданно дорого.
Впрочем, представленные в лавке заготовки для самостоятельного изготовления амулетов, замысловатые сосуды из алхимического стекла и напитанные эфиром янтарные бусины, изготовлением коих и славились среди знающих людей братья, задешево тоже не отдавали.
Да и с чего бы? На этом поприще конкурентов у мастеров братства попросту не было: никаким алхимикам не удавалось столь искусно сплавлять эфир с материальным носителем, ни один ритуалист не мог похвастаться столь ювелирной работой с вложением в амулеты долгосрочных чар.
Монах за прилавком смотрел на припозднившегося посетителя с доброжелательной улыбкой и от созерцания витрин не отвлекал, позволяя сполна насладиться блеском драгоценных камней и умиротворяющими эманациями сконцентрированного в украшениях эфира. Которые, к слову, прекрасно маскировали сложную систему охранных заклинаний, опутывавшую весь торговый зал.
Мельком глянув на витрину с волшебными жезлами, я подошел к прилавку, и монах счел нужным прервать затянувшееся молчание.
— Вижу, сеньор уже бывал у нас раньше, — сказал он, приметив четки. — Ищете что-то конкретное?
— Не сейчас, — покачал я головой и положил ладони на столешницу, демонстрируя университетский перстень. — Сейчас меня интересует консультация.
— Позвольте осведомиться, магистр, какого рода информацию вы желаете получить?
Я не стал отделываться полунамеками и ответил предельно прямо:
— Мне в руки попал пергамент с записями на некоем мертвом языке из библиотеки монастыря Святого Иоганна.
Монах мигнул, затем неуверенно покачал головой:
— Сожалею, но сейчас здесь нет никого, кто мог бы побеседовать с вами на эту тему.
— Просто доведите мое сообщение до тех, кто на это способен. Какое-то время я еще пробуду в городе. Улица Камнетесов, дом мастера Рогге. Спросить магистра вон Черена.
— Хорошо, магистр. Я сообщу о вашем интересе.
Кому именно — монах говорить не стал. А я не стал спрашивать. Просто нахлобучил на голову шляпу и вышел в ночь.
Мирской представитель братства посетил ранним утром следующего дня, едва только я продрал глаза.
— Магистр вон Черен? — уточнил пожилой худощавый сеньор в неброской одежде.
Он и сам был какой-то неброский и серый: тусклые глаза, мышиного цвета волосы, бледная кожа. Не человек, а моль. Отвернешься и уже не вспомнишь, как выглядел.
Я изучил серебряный нагрудный знак с символикой братства святого Луки и посторонился, запуская гостя в квартиру. Тот переступил через порог и без обиняков заявил:
