Не справились. В дверцу постучали, и это поразило даже сильнее неожиданной остановки.
— Неужто так сильно увязли? — нахмурился я. Сломайся ось или отвались колесо, дилижанс бы перекосило, а тут просто остановились.
— Ну что ж, магистр, — вздохнул Сильвио, — давайте облегчим работу лошадям…
Он положил скьявону на сиденье, я тоже вещи брать не стал, толчком распахнул дверцу и выпрыгнул на дорогу. Подошвы проломили корку подмерзшей грязи, под ногами мерзко чавкнула бурая жижа. Я поспешно переступил на чистое место, тряхнул сапогом и лишь после этого посмотрел на сгрудившихся у дилижанса пассажиров, их неестественные позы и перекошенные от страха лица. Сразу подался назад, но наткнулся спиной на южанина и замер с разведенными в стороны руками.
А кто бы на моем месте не замер? Нацеленный в грудь арбалет не тот аргумент, который проигнорирует разумный человек. Да и не всякий неразумный рискнет дернуться. Жизнь дороже.
— Грабки к солнцу, оба два! — потребовал худой дядька с волчьим взглядом — тот самый бродяга, которого мы подобрали по дороге.
Каторжанский жаргон в заблуждение не ввел: обычным ограблением здесь и не пахло. Недаром скалился в бороду дюжий охранник и поигрывал кистенем кучер, а юнец-форейтор хоть и приглядывал за лошадьми, но за пояс у него теперь были заткнуты потертые ножны с пехотным тесаком.
— Не дурите, сеньоры, и никто не пострадает, — обнажил кучер в насквозь фальшивой улыбке гнилые зубы и резко крикнул: — Оружие не хватай! Не хватай, я сказал!
Бродяга перевел арбалет на Сильвио, и тот поспешно отвел руку от пояса с дагой. Я воспользовался оказией и отступил к своим товарищам по несчастью.
Те все как один были людьми дородными, таких болт насквозь не прошьет, в мясе засядет. А пока самострел не разрядят, до леса бежать нельзя: дилижанс будто нарочно остановили точно посреди поляны. Что от одной обочины, что от другой деревья отступали никак не меньше чем на двадцать шагов. Да и кусты с редкими пожухлыми листьями и строевые сосны не лучшее укрытие от преследователей. Затеряться среди них не выйдет.
Ангелы небесные! Раньше мне ничего не стоило отвести болт в сторону одним лишь усилием воли, сейчас же приходилось идти на всяческие ухищрения, лишь бы только коснуться небесного эфира. Без предварительной подготовки ущербный колдовской дар помочь в скоротечной схватке не мог.
Хорхе кинул на меня быстрый взгляд, я в ответ едва заметно кивнул. Случайные лесные разбойники еще могли отпустить обобранных до нитки жертв, а этим ловкачам живые свидетели — что кость в глотке. В лучшем случае полоснут ножом по горлу — и в канаву.
— Грош, не спи! — скомандовал кучер, и тут же кто-то выдернул из ножен на поясе мой кинжал.
Ехавший с нами румяный молодчик шагнул к Сильвио, но обезоружить дворянчика не успел. Хорхе в один миг очутился у него за спиной и приставил к горлу кованую бритву. Когда он успел ее раскрыть, не заметил даже я.
— Мы уходим, сеньоры! — объявил слуга, стоило лишь мне укрыться за ним от стрелка.
Бородач шагнул, занося топор, и Кован рявкнул:
— Назад!
Бритва надрезала кожу, по шее молодчика заструилась кровь, и громила замер на месте. Я потянул слугу за плечо, направляя того к распахнутой дверце отделения для благородных. Наш маневр не укрылся от разбойников, и арбалетчик зло процедил:
— Сейчас ты у меня схлопочешь…
— По ногам! — испуганно взвыл кучер. — Иначе сам в круг ляжешь!
Стрелок замешкался, и я проворно юркнул внутрь дилижанса. Хорхе нашарил ногой ступеньку и встал на нее, заставляя молодчика приподняться на цыпочки.
— Давайте разойдемся по-хорошему… — заискивающе предложил выступивший вперед кучер, и Кован тычком в спину отправил ему в объятия ненужного больше пленника. Бритву от шеи он при этом не отнял, и острейший клинок вскрыл горло словно бумагу. В лицо остолбеневшему мужику ударила тугая струя крови.
— Тварь! — взвыл кучер. — Порву!
Но поздно. Хорхе уже заскочил ко мне, рывком захлопнул дверцу и запер на засов. Я задвинул щеколды ставни и принялся шарить руками в поисках упавшего на пол саквояжа.
— Разожги светильник! — приказал я слуге, отыскав сумку. — Быстрее! — а сам вытащил и устроил на коленях деревянный футляр.
Кто-то из лиходеев дернул на себя запертую дверцу; запор выдержал, тогда шибанули обухом топора ставенку окошка. И вновь — безрезультатно. Но это пока. Очень скоро разбойники опомнятся и примутся выковыривать нас из дилижанса, как в голодные годы выковыривают кметы из панцирей улиток и устриц. Время терять нельзя.
— Хорхе, шевелись!
Кремень стукнул о кресало раз, другой, и всполохи искр сменились едва уловимым отсветом затеплившегося на фитиле огонька. Светильник разогнал тьму, и я откинул крышку футляра. Внутри на сафьяновой подложке лежали пара колесцовых пистолей, две медные пороховницы — большая и малая, заводной ключ на длинной ручке и мешочек с пулями.
Кован ухватил скьявону южанина и обнажил широкий клинок, оценивающе взвесил его в руке. Болтали, будто дети ветра рождаются с ножом в руке, а Хорхе был плоть от плоти своего народа, пусть и оставил вольную жизнь перекати-поля, поступив ко мне на службу пять лет назад. Несмотря на преклонные годы, в грязной уличной рубке он мог неприятно удивить любого.
Послышались крики и ругань, донесся отзвук смачной оплеухи, а потом шум стих и в дверцу постучали.
— Открывайте! — потребовал кучер. — Монеты заберем, зато живыми останетесь!
Я уже заряжал пистоль и откликнулся лишь из желания потянуть время:
— Нам нужны гарантии!
— В глотку их тебе забью, сволочь! — рявкнули за дверцей, и я узнал голос бородатого охранника.
Послышалась возня, словно буяна оттаскивали от дилижанса, и вновь заговорил кучер.
— Будьте благоразумны! — принялся увещевать он нас. — Отдайте оружие и деньги и проваливайте подобру-поздорову. Не заставляйте ломать дверь, не доводите до греха! Лучше лишиться кошелька, чем жизни!
Пускать в ход топор лиходею не хотелось: и доски добротные, с такими придется повозиться, и порубленная дверца в глаза бросаться будет.
— Точно отпустите? — уточнил я.
— Провалиться мне на этом месте!
— Провалишься… — тихонько выдохнул я, отложил на сиденье заряженный пистоль и попросил: — Нам надо все обдумать!
И снова взъярился охранник.
— В запределье думать будешь, гад! — крикнул он, и на этот раз подельники оттаскивать и успокаивать бузотера не стали.
Тук! Дверца дилижанса дрогнула, встопорщилась щепой.
Тук! Из досок выглянул краешек топора. Клинок дернулся, пропал и вновь шибанул в дверцу, теперь куда ближе к запору.
— Быстрее, магистр! — поторопил меня Хорхе Кован. Обветренное и морщинистое лицо слуги закаменело и осунулось, но клинок в его руке нисколько не дрожал.
