Вслед полетели пули, но ему все же удалось уйти.
– Батя, – сердито сказал один из стрелявших, – ты хоть бы пригнулся!
– Да не привык я пулям кланяться, – спокойно ответил Михаил Иванович и сел в машину. – Поехали.
«Опель» скрылся в темноте.
Те двое «кожанов» так и остались лежать при дороге.
* * *
Кира теперь приходила в больницу к матери каждый день. Жила в городе и, хоть носила по-прежнему черный платок и черную одежду, все больше привыкала к забытому мирскому. И в больнице к ней уже привыкли, пропускали к Лиле без слов, хотя прочих посетителей непреклонно заставляли облачаться в белые халаты. Впрочем, это все же была ведомственная больница, и слово бывшего первого секретаря обкома партии здесь еще считалось очень весомым.
Мало ли что перестройка! А вдруг все назад вернется?! Ну, обкомы, горкомы и все такое? Чего в жизни не бывает!
Как-то раз, когда Кира шла по больничному коридору, из какой-то палаты выскочила рыдающая женщина и, шатаясь, бросилась прочь.
Кира попыталась остановить ее, утешить, но напрасно: та ничего не слышала, задыхаясь от слез.
Навстречу шел доктор. Увидел, что Кира хотела поговорить с плачущей женщиной, – и махнул рукой:
– Вряд ли вы ей поможете. Очень тяжелый случай. – Ткнул пальцем в дверь, из которой та выскочила: – Сын у нее здесь. Ему три операции сделали. Он к постели прикован.
– И что, ничего не помогло? – с жалостью спросила Кира.
– Да дело не в этом… – Он умолк, пропуская в палату вернувшуюся женщину: видимо, она немного успокоилась. – Кажется, он просто сдался. Сказал мне, что жить не хочет.
Кира кивнула. Она понимала, что это такое: не хотеть жить. И помнила, что остановило ее на самом краю. А если и этому человеку поможет Господь?
– Может, батюшку пригласить? – спросила несмело. – Поговорит с ним, успокоит…
– Ну что вы такое говорите! – раздраженно отмахнулся доктор. – Я к нему психотерапевта приводил… парень орал так, что вся больница дрожала.
Дверь, около которой они стояли, снова распахнулась, выскочила та же самая женщина и закричала:
– Мне кажется, он сошел с ума! Мой сын сошел с ума!
Она билась в истерике, но доктор крепко обнял ее за плечи и сказал:
– Ему очень тяжело, поймите, Евгения Львовна. Прежде всего сами успокойтесь. Пойдемте, я вам валерьяночки накапаю.
Он повел женщину в свой кабинет, а Кира пошла к маме. Однако дверь соседней палаты осталась открыта, и девушка невольно бросила туда взгляд.
Сделала еще несколько шагов… и вернулась.
На кровати неподвижно лежал мужчина. Он оброс бородой, но видно было, что он еще молод. На щеке – шрам. Шею его сковывал гипс, грудь была перевязала бинтами. Он молча, безнадежно смотрел в потолок.
А Кира стояла в дверях и смотрела на него. Глаза ее отказывались верить тому, что видели. Она не хотела его встретить, но это был он, он, и Кира узнала его… Узнала, даже не разглядев, просто по тому смятению, которое вдруг охватило ее существо.
Наверное, нельзя без волнения видеть человека, которого ты когда-то прокляла…
Ведь пожелать кому-то смерти – все равно что проклясть!
Кира перекрестилась и вошла в палату.
Мужчина услышал чьи-то шаги и грубо сказал:
– Мне ничего не надо, оставьте меня!
– Егор… – прошептала Кира. – Неужели это ты?!
Он с невероятным усилием попытался приподнять голову, но не смог.
Кира склонилась ниже, и глаза их встретились.
Но взгляд его остался ледяным.
– Представь себе, Кира, – сказал хрипло. – И, как видишь, я до сих пор не умер. – В голосе его звучало откровенное сожаление. – Откуда ты здесь взялась?
Кира не могла ничего сказать.
– А, – жестоко усмехнулся Егор, – пришла пожалеть калеку? Ну что, начинай. Я уже привык к слезам и к соплям, к сердобольным взглядам. Слушай, а может, для разнообразия поцелуешь? – В голосе его звучала откровенная издевка.
– Храни тебя Господь, – прошептала Кира, сама себя не слыша и не понимая, что говорит.
И бросилась вон из палаты. Она не могла слышать его голос, не могла видеть его таким!
– Вот и правильно! – крикнул Егор вслед. – Иди отсюда! Нечего тебе здесь делать!
Но Кира слышала не эти слова – другие…
«– Что мне надо сделать, чтобы ты меня простила?
– Исчезни из моей жизни! Умри!»
Она так сказала ему… она так ему сказала, и вот…
– Господи! – прошептала Кира. – Господи, прости меня! Помоги ему! Помоги нам!
Перед самой Лилиной выпиской появилась в больнице и Катя. Она плакала и просила у Лили прощения – правда, никто не понял, за что, – твердила, что характер у нее такой… противный… Напоследок они с Лилей расцеловались. Кира порадовалась этому примирению, порадовалась, что мама выздоровела.
Теперь ей можно было вернуться в монастырь, ну или вместе со всеми отправиться в Дом с лилиями – и забыть дорогу в больницу.
Однако она переночевала в городской квартире бабушки Таисии Александровны и наутро явилась в больницу снова.
Егор спал. Рядом никого не было.
Кира тихонько постояла над ним, глядя, как дрожат во сне эти длинные ресницы, которые она так и не смогла забыть, и со вздохом села в кресло. У нее была с собой книжка – «Травмы позвоночника». Кира ее еще вчера взяла в библиотеке и всю ночь читала. Она мало что понимала, поэтому некоторые места приходилось перечитывать по нескольку раз. Дело шло медленно.
Внезапно Егор жалобно позвал:
– Кира!.. Кира!
Она вскинулась… Однако он по-прежнему спал. Метался во сне и звал ее!
И тогда Кира вспомнила, сколько раз она металась во сне и звала его, а потом ненавидела себя за эти сны и просила у Господа прощения. Ну вот он ее и простил, наконец-то простил… Она только сейчас это поняла. Ненависть – грех. Проклинать кого-то – значит предать душу дьяволу, свою душу прежде всего! Господь простил ее, потому что вернул ей Егора. Вернул ее душу!
Но как мучительно стонет Егор…
Кира вскочила с кресла, подошла, коснулась его руки:
– Егор, проснись.
Страдальчески сведенные брови разошлись, ресницы поднялись. Взгляд, в первый миг беззащитно-счастливый, сделался ледяным.
– Ты звал меня во сне, – прошептала Кира.
– Не ври, – буркнул он. – И уходи!
Кира окинула взглядом его беспомощно распростертое тело и улыбнулась.
– Сейчас будем кушать, – сказала спокойно.
