А всё «Гражданин Кейн». Посадив между собой Розу и Бейкона, кузены устроились на балконе безвкусного «Пэлэса» с фу-ты ну-ты какой люстрой и свежей припаркой бархата и позолоты на почтенных старых костях. Погас свет. Джо закурил. Сэмми поерзал и вытянул ноги – в кинотеатрах они имели свойство неметь. Началось кино. Джо отметил, что Орсон Уэллс – единственное имя над названием фильма. Камера перескочила шипастую железную ограду, вороной воспарила по зловещему каменистому склону холма с обезьянами, и гондолами, и полем для мини-гольфа, а потом, точно зная, чего ищет, ворвалась в окно и зумом налетела на монструозные губы, что прошептали финальное слово.
– Это будет хорошо, – сказал Джо.
Кино потрясло – уничтожило его. Когда зажегся свет, Сэмми нагнулся и мимо Розы посмотрел на Джо – ему не терпелось узнать, что кузен думает про фильм. Джо сидел, глядя перед собой, моргал, ворочал мозгами. Все недовольство, что мучило его в жанре, который попался ему под руку в первую же неделю по приезде в Америку, – дешевые условности, заниженные ожидания издателей, читателей, родителей и педагогов, пространственные ограничения, с которыми он сражался на страницах «Сатурнии Луны», – все это можно превозмочь, превзойти и преодолеть. Потрясающий Кавальери навеки вырвется на свободу из девяти квадратиков.
– Давай сделаем что-нибудь такое, – сказал он.
Эта мысль и занимала Сэмми с той минуты, когда он постиг композицию фильма, когда кинохроника про Кейна завершилась и свет озарил персонажей, работавших над «Поступью времени». Но в Джо говорило вдохновение, ответ на вызов, а Сэмми скорее завидовал Уэллсу и безнадежно жаждал выпутаться из этого прибыльного надувательства, что корнями уходило в дешевые игрушки. Вернувшись домой с «Пенсильванской крыши», все четверо засиделись допоздна – пили кофе, кормили «Панамузу» пластинками, пересказывали друг другу фрагменты, кадры и реплики. Они всё никак не могли насытиться долгой вертикальной панорамой снизу, сквозь машинерию и тени оперы, к двум рабочим сцены, что зажимают носы во время дебюта Сьюзен Александр. Они никогда не забудут, как камера ныряла в световой люк убогого ночного клуба и налетала на погубленную Сьюзи. Они обсуждали взаимосцепленные детали фрагментарного портрета Кейна и спорили о том, как выяснилось его предсмертное слово, если в комнате он один и шепот некому расслышать. Джо мучительно пытался выразить, сформулировать переворот в своем подходе к этому жанру, истрепанному и сшитому скобками, который им подкинули наклонности и удача. Тут дело не в том, сказал он Сэмми, чтобы просто адаптировать набор приемов, так смело использованных в кино, – сверхкрупные планы, странные ракурсы, дикие композиции переднего и заднего плана; Джо и кое-какие другие художники уже забавлялись подобными вещами. Дело в том, что «Гражданин Кейн» как никакой другой фильм, что видел Джо, представлял собой абсолютное сопряжение нарратива и визуального ряда, а это – Сэмми же видел? – и есть фундаментальный принцип комиксового повествования и краеугольный камень их товарищества. Без остроумных сильных диалогов и загадочной фабулы вышла бы американская версия сумрачного тенистого экспрессионистского кино а-ля «УФА», с которым Джо вырос в Праге. Без сумрачных теней и отважных операторских авантюр, без театрального света и головокружительных ракурсов вышло бы просто умное кино о богатом подонке. Но итог больше, гораздо больше того, чем потребно быть фильму. И в этом ключевом отношении – в неразрывном сплетении видеоряда и повествования – «Гражданин Кейн» подобен комиксу.
– Я не знаю, Джо, – сказал Сэмми. – Приятно думать, что мы так тоже можем. Но кончай. Это же… ну, это же просто комиксы.
– Зачем ты к ним так, Сэмми? – вмешалась Роза. – По природе своей ни одна среда не лучше другой. – Вера в этот догмат практически непременно требовалась от всех обитателей дома ее отца. – Вопрос в том, что ты с этой средой делаешь.
– Да вовсе нет. Комиксы по-честному низшая каста, – сказал Сэмми. – Я в это правда верю. Это же… это встроено в наш материал. У нас толпа парней – и девчонка – бегают в одном белье и колотят людей, понимаешь? Если эти люди с «Парнассуса» снимут сериал про Эскаписта, уверяю тебя, получится никакой не «Гражданин Кейн». Даже Орсону Уэллсу это не по зубам.
– Ты просто юлишь, Клей, – сказал Бейкон, удивив всех, но главным образом Сэмми: тот еще не слыхал, чтобы друг говорил так серьезно. – Ты не комиксы считаешь низшими, а себя.
Джо глотнул кофе и вежливо отвел взгляд.
– Ха, – сказала Роза после паузы.
– Ха, – согласился Сэмми.
Сэмми и Джо пришли в контору ровно в семь – розовея щеками, звеня от недосыпа и кашляя; оба были трезвые и почти не раскрывали рта. Под мышкой в кожаной папке Джо нес страницы, которые успел расписать, а также пометки Сэмми не только к «Кейн-стрит», первой из так называемых модернистских или призматических историй про Эскаписта, но и замыслы дюжины других историй, которые со вчерашнего вечера успели посетить Сэмми, – и про Эскаписта, и про Сатурнию Луну, и про Монитора, и про Четыре Свободы. Они зашагали по коридору в поисках Анапола.
Издатель «Империи комиксов» бросил свой громадный хромированный кабинет, нагонявший на него жуть, и обосновался в большом уборщицком чулане, где поставил себе стол, кресло, портрет композитора, написавшего «Песни безумного муэдзина», и два телефона. Утверждал, что после переезда ему существенно полегчало, и докладывал, что по ночам спит гораздо крепче. Сэмми и Джо явились под дверь чуланного кабинета. Едва туда заходил Анапол, места больше никому не оставалось. Анапол писал письмо. Воздел палец – мол, сейчас, только важную мысль закончу.
Сэмми заметил, что пишет Анапол на бланке Общества Шимановского. «Дорогой брат» – так начиналось письмо. Рука Анапола зависла в воздухе, пока он, шевеля мясистыми лиловыми губами, перечитывал строку. Затем поднял глаза. Угрюмо улыбнулся:
– Почему мне внезапно охота спрятать чековую книжку?
– Босс, надо поговорить.
– Я уж вижу.
– Во-первых. – Сэмми откашлялся. – Все, что мы делали до сегодняшнего дня, сколь бы хорошо ни получалось, – и я не знаю, следите ли вы, что делают конкуренты, но мы лучше большинства и не хуже лучших, – так вот, все это – ничто, понимаете, ничто в сравнении с тем, что мы с Джо насочиняли для Эскаписта на будущее, хотя я не вправе раскрыть, что именно это будет. Пока.
– Это во-первых, – сказал Анапол.
– Ну да.
Анапол кивнул:
– Во-первых, можете меня поздравить. – Он расправил плечи, самодовольно сцепил руки на брюхе и подождал, пока до них дойдет.
– Они купили, – сказал Сэмми. – «Парнассус».
– Вчера звонили их юристы. Производство стартует к концу года, а то и раньше. Деньги, разумеется, не громадные – это все-таки не «Метро-Голдвин-Майер», – но неплохие. Отнюдь не плохие.
– Естественно, мы обязаны попросить у вас половину, – сказал Джо.
– Естественно, – согласился Анапол. Улыбнулся. – А теперь выкладывайте, что вы там насочиняли.
