– Повезло тебе, – сказал он.
– Ну и, э-э… ты-то откуда в таком виде? – сменил тему Сэмми. – Вечеринка?
– Небольшая. Микроскопическая.
– Где?
– У Хелен. У нее сегодня день рождения.
– У Хелен Портолы?
– Ты забыл сказать «прелестной».
– У прелестной Хелен Портолы?
Бейкон кивнул, вроде бы разглядывая бедренный сустав одной из своих перепелок, словно его насторожило пятно крови.
– Кто там был?
– Я там был. Прелестная Хелен Портола там была.
– Только вы вдвоем?
Бейкон опять кивнул. От столь нехарактерной лаконичности Сэмми заподозрил, что Бейкон и Хелен поцапались. Сэмми редко имел дело с актрисами, но разделял общепринятое убеждение, что актрисы обладают сексуальными повадками шиншилл в течке. Наверняка Хелен Портола зазвала своего премьера отпраздновать ее день рождения à deux не в расчете на то, что в итоге друг ее отправится бродить по городу с бумажными пакетами остывших деликатесов.
– А сколько ей? – спросил Сэмми.
– Вообще-то, семьдесят два.
– Бейкон.
– Старушка замечательно сохранилась.
– Бейкон!
– В чем ее секрет? Печень, ребята, как можно больше печени.
– Трейси!
Бейкон оторвал взгляд от тарелки и изобразил невинное удивление:
– Да, Клей?
– Ты что тут делаешь?
– В каком смысле?
Сэмми посверлил его глазами.
– Ну, не хотелось выбрасывать шикарную жратву. Повар Хелен из кожи вон лез.
– Повар Хелен?
– Ага. Ты бы ей записочку, что ли, черкнул.
– В смысле, это был званый ужин?
– Изначально.
– Вы с Хелен поругались?
Бейкон кивнул.
– Серьезно?
Бейкон снова кивнул в искреннем расстройстве.
– Но я не виноват, – сказал он.
Сэмми до смерти хотелось спросить, из-за чего они поссорились, однако он счел, что для таких разговоров они с Трейси недостаточно близко знакомы. Ему и в голову не пришло, что в схожих обстоятельствах с кем угодно другим он бы не смутился задать вопрос в своей типической бруклинской манере. Впрочем, Бейкон просветил его самостоятельно.
– Отчего-то, – продолжил он, – она по недоразумению полагала, что я сегодня вечером предложу ей руку и сердце. Бог знает кто ее надоумил.
– У Эда Салливана было, – пояснил Сэмми.
Заметку в «Ньюс» он прочел со странным сожалением; его дружбе с Бейконом негде развернуться – ей отведен лишь крохотный клочок на пересечении их обособленных миров; едва ли эта дружба выживет, когда Бейкон женится на своей примадонне и уедет блистать в Голливуд.
– Вчера утром.
– А, ну да. – Бейкон скорбно потряс крупной красивой головой.
– Читал?
– Нет, но помню, что пару дней назад столкнулся с Эдом Салливаном в «Линдиз».
– И сказал ему, что предложишь Хелен руку и сердце?
– Мог.
– Но не собираешься.
– Не стал.
– И она расстроилась.
– Убежала в спальню, хлопнула дверью. Сначала ударила меня.
– Вот молодчина.
– По зубам мне заехала.
– Уй-й.
Что-то будоражило Сэмми в этой повести, точнее, в сцене, которая складывалась в воображении. Вновь шевельнулось застарелое желание, что часто его посещало, – заполучить… не Трейси Бейкона, но его жизнь, его телосложение, его красивую вспыльчивую подругу, его способность разбить ей сердце. А на деле у Сэмми есть только бинокль, планшет и самый одинокий насест в городе на три ночи в неделю.
– И ты забрал у нее ужин.
– Ну, он же там был.
– И принес сюда.
– Ну, ты же тут был.
Затишье, наступившее от этой реплики, вдруг заполнилось темно-лиловым копошеньем в небесах вокруг, долгим, низким летним рокотом, зловещим и знакомым. Бокалы на барной стойке откликнулись звенящим шепотом.
– Елки, – сказал Бейкон, поднимаясь из-за стола. – Гром.
Он направился к окну, выглянул. Сэмми тоже встал, подошел к Бейкону.
– Сюда, – сказал он, взяв Бейкона за локоть. – С юго-востока идет.
Они стояли тесно, плечом к плечу, и смотрели, как неторопливый черный цеппелин идет под парами над Нью-Йорком, за собой таща длинные белые оттяжки молний. Гроза трепала здание, точно борзая, трескучей шкурой терлась об антрвольты и средники, обнюхивала оконные стекла.
– Мы ей, кажется, понравились. – В голосе Бейкона перышком затрепыхался смех. Сэмми сообразил, что Бейкон напуган.
– Ага, – сказал Сэмми. – Она нас просто обожает. – Он закурил сигарету, и от искры зажигалки Бейкон подскочил на месте. – Успокойся. Тут уже месяц так. Все лето грозы.
– Ха, – сказал Бейкон. Глотнул бургундского из бутылки, облизнулся. – И вот я успокоился.
– Извини.
– А эта фигня, ну, в здание не бьет?
– За этот год пока пять раз, кажется, было.
– Ох боже мой.
– Успокойся.
– Молчи уж.
– Бывало больше двадцати двух тысяч ампер.
– В это здание.
– Десять миллионов вольт, где-то так.
– Господи.
– Не переживай, – сказал Сэмми. – Все здание – как один гигантский… Ой.
Дыхание у Бейкона отдавало кислым вином, но одна сладкая капля еще цеплялась к губам, когда он прижал их ко рту Сэмми. Щетина их подбородков царапалась с тихим электрическим скрежетом. Сэмми так удивился, что к тому времени, когда мозг, изрядно нагруженный иудеохристианскими запретами и подходами, собрался-таки высказать решительное «фи» всевозможным релевантным органам, было уже поздно. Сэмми уже целовал Трейси Бейкона в ответ. Они подались друг к другу. Винная бутылка звякнула об оконное стекло. Сэмми ощутил в пальцах крохотное гало, жаркий рубин. Уронил сигарету на пол. Тут небо за окнами прошило огнем, и раздалось шипение – почти влажное, точно капля на горячей сковородке, – а затем раскат грома поймал их обоих в глубокие черные пещеры своих ладоней.
– Громоотвод, – сказал Сэмми, отстраняясь.
Словно вопреки всему, что как-то вечером на той неделе ему излагал добродушный и авторитетный доктор Карл Б. Макэкрон из «Дженерал электрик», который изучал электрические атмосферные явления, связанные с Эмпайр-стейт-билдинг, от огней святого Эльма до бьющих в небо гигантских джетов, Сэмми внезапно испугался. Попятился от Трейси Бейкона, нагнулся за тлеющей сигаретой и опрометью укрылся в неосознанной имитации сухой манеры доктора Макэкрона:
