– Мне представляется, что нет, – ответил Джо.
Он кашлянул, скрывая смятение, камуфлируя учтивый ответ, который ему только что подсказал суфлер, притаившийся под огнями рампы его желания; к тому же в горле напрочь пересохло. Накатил чудной порыв наклониться – она была маленькая, головой едва доставала ему до ключиц, – и поцеловать ее в губы на глазах у всех, как во сне, чтобы оптимизм нисхождения длился минуты, часы, века. Это вам что, не сюрреализм? Вместо этого Джо сунул руку в карман и вытащил сигареты.
– Я бы вас непременно запомнил, – произнес он.
– Уй-й, – с отвращением сказал какой-то мужчина подле нее.
Выслушав эту ложь, девушка улыбнулась – то ли ей польстило, то ли она ужаснулась, Джо не понял. Улыбка ее оказалась на редкость широким и зубастым достижением для рта, что в созерцательном режиме сжимался в такой крохотный узелок.
– Ха, – сказал Сэмми. Хотя бы на него обходительность Джо произвела впечатление.
Долгай Харку сказал:
– Мы всё поняли. – И снова обхватил Сэмми за плечи. – Пойдемте, нальем вам выпить.
– Ой, мне не… я не…
На ходу Сэмми потянулся к Джо, словно боялся, что хозяин утащит его в обещанное жерло вулкана. Джо посмотрел ему вслед, и сердце его не дрогнуло. Затем протянул Розе пачку «Пэлл-Мэлла». Роза выудила сигарету и поднесла к губам. Глубоко затянулась. Джо прикусил язык и не сообщил ей, что сигарета не зажжена.
– Ой, – сказала Роза. И фыркнула. – Вот я идиотка.
– Роза, – укорил ее один из мужчин, – ты же не куришь!
– Я как раз начала, – ответила она.
Раздался глухой стон, и туча мужчин рассеялась. Роза и бровью не повела. Склонилась к Джо и заглянула снизу вверх, ладонью обернув его руку и огонек спички. Глаза ее сияли – неопределимым цветом, что-то между шампанским и зеленью доллара. Джо лихорадило, слегка кружилась голова, и ее прохладный тальковый запах «Шалимара» был словно поручень, на который можно опереться. Они подались друг к другу очень близко, а теперь, когда он попытался и не смог отогнать воспоминание о том, как она ничком лежит голая на постели Джерри Гловски – пушок на широкой попе с темной бороздой, аллювиальная впадина позвоночника, – Роза шагнула назад и вгляделась пристальнее:
– Вы уверены, что мы прежде не встречались?
– Более или менее.
– Откуда вы?
– Прага.
– Вы чех.
Он кивнул.
– Еврей?
Он снова кивнул.
– Давно вы здесь?
– Год, – сказал он, и понимание наполнило его изумлением и досадой. – Ровно год сегодня.
– Приехали с родными?
– Один, – ответил он. – Я оставил их там. – В мозгу непрошено всплыл образ отца или же призрак отца, что шагает вниз по сходням «Роттердама» и тянет руки. В глазах вскипели слезы, призрачные пальцы сдавили горло. Джо кашлянул и помахал рукой, отгоняя сигаретный дым, будто это дым виноват. – Мой отец недавно умер.
Она покачала головой – печальная, гневная и, решил Джо, совершенно прелестная. Его оставила бойкость, и Розина серьезность почуяла, что вольна выказать себя.
– Я так вам соболезную, – сказала она. – Я всей душой с ними.
– Все не так плохо, – сказал Джо. – Будет хорошо.
– Мы вступаем в войну, вы же знаете, – объявила Роза. Она больше не краснела. Светская девчонка с луженым горлом, что травит байки о себе и завершает их ругательством, испарилась. – Мы должны, и мы вступим. Рузвельт добьется. Он уже старается. Мы им не позволим победить.
– Да, – сказал Джо, хотя позиция Розы была едва ли популярна среди ее соотечественников: большинство считали, что события в Европе – свара, от которой нужно уклониться любой ценой. – Мне кажется…
К легкому своему изумлению, договорить он не смог. Роза взяла его под локоть.
– Я просто хочу сказать… ну, не знаю. Видимо, «не отчаивайтесь», – пояснила она. – Я очень, очень серьезно это говорю, Джо.
От ее слов, от касания ее руки, оттого, что она произнесла его короткое и безликое американское имя, лишенное груза, семейных связей, Джо мощной волной захлестнула благодарность, и он перепугался, ибо величие и сила этого цунами будто доказывали, сколь мало у него надежды. Он высвободил локоть.
– Благодарю, – сухо сказал он.
Она уронила руку, в смятении оттого, что его обидела.
– Я соболезную, – повторила она.
Задрала бровь – вопросительно, смело и, почудилось ему, на грани узнавания. Джо отвел глаза – сердце забилось в горле; если она вспомнит его и обстоятельства их первой встречи, все его шансы пойдут прахом. Роза распахнула глаза; ее горло, щеки, уши ярко затопила сердечная кровь унижения. Джо видел, что ей стоит труда не отводить взгляд.
И в этот миг что-то резко, металлически застучало, точно в гигантский вентилятор сунули гаечный ключ. В библиотеке воцарилась тишина; все послушали, как пронзительная очередь смолкла и начался тряский механический вой. На первом этаже закричала женщина – ее музыкальный ужас прилетел из самой бальной залы. Все обернулись к двери.
– Помогите! – раздался внизу хриплый мужской голос. – Он тонет!
9
Сальвадор Дали лежал навзничь посреди бальной залы, руками в перчатках бестолково молотя по шлему. Его жена стояла рядом на коленях, яростно крутя гайку-барашек, которой шлем привинчивался к латунной манишке скафандра. На лбу у нее вздулась вена. Ее кулон, тяжелый черный оникс на толстой золотой цепи, снова и снова звонил в колокол водолазного шлема.
– Il devient bleu, – в бесстрастной панике отметила сеньора Дали.
К Дали бросились двое. Один – композитор Скотт – оттолкнул руки сеньоры и взялся за гайку. По зале проскакал Долгай Харку – удивительная резвость для человека его габаритов. Подошвой правой сандалии он принялся пинать воющий воздушный насос.
– Заклинило! Перегрузка! Да что ж такое!
– Ему не хватает кислорода! – высказался кто-то.
– Снимите с него шлем! – посоветовал кто-то еще.
– А чем я тут, вашу мать, занимаюсь?! – заорал композитор.
– Не орать! – вскричал Харку.
Теперь он оттолкнул Скотта, мясистыми пальцами ухватился за гайку и налег всей тушей. Гайка повернулась. Харку ухмыльнулся. Гайка повернулась снова, и ухмылка погасла. Гайка все вертелась, и вертелась, и вертелась, но не отворачивалась: она приварилась к болту.
Джо вместе с Розой смотрел из дверей; когда гайка беспомощно завертелась в отцовских пальцах, Роза обеими руками взялась за локоть Джо, сама, кажется, не заметив, и сжала пальцы. Эта безмолвная мольба о помощи взволновала и напугала его. Он сунул руку в карман и достал нож «Викторинокс» – подарок Томаша на семнадцатый день рождения.
