Бармен с полуулыбкой потряс головой в предвкушении.
– Ну и почему? – спросил он.
– Потому что они не могут ебстись конем. – Дизи швырнул купюру на стойку. – А ты можешь. Поэтому займись делом, принеси мне водки с водой, а ему еще один стакан того, что он пьет.
– Эй, – сказал бармен, – я такие разговорчики терпеть не обязан.
– Ну и не надо, – ответил Дизи, внезапно потеряв интерес к дискуссии.
Он взобрался на табурет и похлопал по соседнему, откуда только что слез Сэмми. Бармен потомился на холоде внезапной диалоговой пустоты, где его оставил чахнуть Дизи, потом отошел и достал из стенки за баром два чистых стакана.
– Садитесь, мистер Клей, – сказал Дизи.
Сэмми сел, перед Джорджем Дизи по обыкновению слегка робея.
– Отвечая на ваш вопрос – да, я там был, – сказал Дизи. – Я проездом в городе на несколько недель. Увидел вас на афише.
Джордж Дизи бросил комиксы во время войны и больше к ним не вернулся. Старый школьный приятель нанял его на какую-то разведывательную работу, и Дизи переехал в Вашингтон, остался там и после, занимался не пойми чем с каким-нибудь Биллом Донованом и братьями Даллес, чего – в те редкие случаи, когда Сэмми с ним сталкивался, – не опровергал и не желал обсуждать. Он по-прежнему одевался старомодно, в фирменный костюм под Вудро Вильсона, из серой фланели, с пасторским воротником и узорчатым галстуком-бабочкой. Несколько минут, поджидая бармена со стаканами – тот не торопился – и затем отпивая, Дизи молчал. В конце концов:
– Это судно тонет, – произнес он. – Скажите спасибо, что вас просто выкинули за борт.
– Только я плавать не умею, – сказал Сэмми.
– Подумаешь, – беспечно ответил Дизи. Он осушил свой стакан и сделал бармену знак повторить. – Поведайте же, мой старый друг мистер Кавалер и впрямь вернулся? Неужто достоверны эти фантастические истории, что до меня доносятся?
– Ну, он, вообще-то, не собирался прыгать. Если вы про это. И письмо он не писал. Это все… мой сын… долгая история. Но он сейчас живет у меня, – прибавил Сэмми. – По-моему, у него с моей женой…
Дизи воздел руку:
– Умоляю вас. Я сегодня уже наслушался неприглядных подробностей вашей личной жизни, мистер Клей.
Сэмми кивнул; да уж, не поспоришь.
– Ничего себе вышло, да? – сказал он.
– Да нет, вы, пожалуй, выступили пристойно. А вот порнограф был ужасно трогательный. – Дизи повернулся к Сэмми и облизнул губы, словно гадая, не пора ли оставить шуточки. – Как вы?
Сэмми снова попытался понять, как же он себя чувствует.
– Когда протрезвею, – ответил он, – наверное, захочу наложить на себя руки.
– Для меня это статус-кво, – сказал Дизи.
Бармен грохнул перед ним новым стаканом водки.
– Не знаю, – сказал Сэмми. – Я понимаю, что мне должно быть плохо. Стыдно, я не знаю. Мне полагаются чувства, которые эти мудаки, – он большим пальцем указал на бармена, – мне хотят внушить. Я, пожалуй, это и чувствовал последние десять лет.
– Но сейчас не чувствуете.
– Не-а. Я чувствую… даже не знаю, какое тут слово лучше. Облегчение, наверное.
– Я уже давненько работаю с секретами, Клей, – сказал Дизи. – Вы уж мне поверьте: секрет – тяжелая цепь. Мне не очень-то по душе эти ваши наклонности. Честно говоря, мне они довольно отвратительны, особенно если вообразить, как им предаетесь лично вы.
– Спасибо вам большое.
– Но я не удивлюсь, если в итоге выяснится, что сенатор К. Эстес Кефовер и его друганы вам только что вручили ваш личный золотой ключ.
– Елки-палки, – сказал Сэмми. – А вы, пожалуй, правы.
– Еще бы я не прав.
Сэмми и представить себе не мог, каково это – прожить день, не напитанный и не изуродованный ложью.
– Мистер Дизи, вы бывали в Лос-Анджелесе?
– Один раз. Понял, что там могу быть до крайности счастлив.
– А почему не вернулись?
– Я для счастья слишком стар, мистер Клей. В отличие от вас.
– Да уж, – сказал Сэмми. – Лос-Анджелес.
– И чем, позвольте полюбопытствовать, вы там займетесь?
– Не знаю. Может, на телевидение сунусь.
– Вот как, телевидение, – с подчеркнутой брезгливостью откликнулся Дизи. – Да, на телевидении вы будете блистать.
19
Все-таки их оказалось сто два: грузчик так сказал. Они с напарником как раз закончили расставлять последние ящики в гараже – вокруг, и поверх, и вдоль гроба с переливчатыми останками пражского Голема. Джо вышел на дорожку за все расписаться; Томми показалось, он какой-то странный, растрепанный, что ли, и лицо красное. Рубашка выбилась из штанов, и он перепрыгивал с ноги на ногу в одних носках. Мать Томми смотрела из парадной двери. Она сняла всю городскую одежду и опять надела халат. Джо подписал и расставил инициалы на бланках, где требовалось, а грузчики забрались в грузовик и уехали обратно в город. Потом Джо и Томми пошли в гараж и постояли, озирая ящики. Потом Джо сел на один ящик и закурил.
– Как школа?
– Видели папу по телику, – сообщил Томми. – Мистер Ландауэр принес в класс свой телик.
– Ага-а, – сказал Джо, наблюдая за ним со странной гримасой.
– Папа… ну, он ужасно потел, – сказал Томми.
– Да и вовсе нет.
– В классе все сказали, что он был потный.
– А еще что сказали?
– Вот это и сказали. А можно твои комиксы почитать?
– Ну разумеется, – ответил Джо. – Они твои.
– В смысле, я могу их взять?
– Больше их никто не хочет.
Томми оглядывал ящики, уложенные в гараже, точно кирпичи в кладке, и его посетила идея: он себе построит Гнездо Жука
[20]. Джо вернулся в дом, а Томми принялся таскать и распихивать штабеля туда и сюда и спустя час переместил пустоту с краев в центр, вырыв себе укрытие в самой середине груды – хоган из узловатой сосновой доски с занозами, сверху открытый, чтобы падал свет потолочной лампы, с узким проходом, устье которого Томми замаскировал тремя весьма передвижными ящиками. Когда все было готово, он опустился на четвереньки и на животе прополз сквозь Секретный Тоннель Доступа в Наисекретнейшую Камеру Гнезда Жука. Там он сидел, грызя карандаш, читая комиксы, в своем иглу одиночества неосознанно отдавая дань ледяным тоннелям, куда его отец некогда уходил горевать.
