– Вот и я говорю, – со знанием дела поддержал его один сирота.
Полицейские переглянулись. Приготовились кинуться к парапету.
Джо задом шагнул в воздух. Шнур зазвенел, воспарив к высокому ясному до. Воздух вокруг жарко замерцал. Раздался пронзительный блям, и все услышали приглушенный стук, точно кусок сырого мяса упал на мясницкую колоду, и слабый стон. Спуск продолжался, шнур тончал, узлы разносило все дальше друг от друга, звон растяжения перешел на собачьи частоты. А потом настала тишина.
– Ай-й! – Капитан Харли хлопнул себя по затылку, словно его ужалила пчела. Посмотрел вверх, посмотрел вниз, отпрыгнул вбок. Все глянули ему под ноги. Там дрожал растянутый эластичный шнур с оторванным кольцом, что обхватывало грудь Джо Кавалера.
Все предостережения и запреты были позабыты. Дети и взрослые бросились к парапету, и те, кому достало удачи или усердия на него взобраться, уставились вниз, на человека, что перекрученной буквой «К» разбросал руки-ноги на выступе крыши над восемьдесят четвертым этажом.
Человек поднял голову.
– Я цел, – сказал он. Затем снова опустил затылок на уловившую его серую каменистую плоскость и закрыл глаза.
9
Санитары оттранспортировали его вниз, в подземный гараж, где с четырех часов дня поджидала «скорая». Сэмми вместе с ними спустился на лифте, оставив Томми с дедом и капитаном полиции Эмпайр-стейт, – тот не отпустил ребенка с ними. Оставлять Томми не очень-то хотелось, но чтобы эти люди просто взяли и унесли Джо спустя каких-то десять минут после его возвращения – это какой-то бред. Пускай пацан побудет в руках полиции пару минут, – может, польза выйдет.
Всякий раз, когда Джо закрывал глаза, санитары весьма нелюбезно велели ему проснуться. Боялись, что у него сотрясение мозга.
– Джо, не спи, – сказал ему Сэмми.
– Я не сплю.
– Ты как?
– Нормально, – сказал Джо. Он прокусил губу – на щеку и воротник рубашки потекла кровь. Больше крови Сэмми не видел. – А ты как?
Сэмми кивнул.
– Я читал «Дурацкое свидание» каждый месяц, – сказал Джо. – Очень хорошие истории, Сэм.
– Спасибо, – сказал Сэмми. – Нет чести выше, чем похвала психованного.
– И «Морские байки» хороши.
– Ты считаешь?
– Я оттуда всегда узнаю новое про корабли.
– Я много исследую тему. – Сэмми вынул платок, промокнул кровь у Джо на губе и вспомнил времена, когда Джо развязал войну с нью-йоркскими немцами. – Только лицом, кстати, – прибавил он.
– Что лицом?
– Потолстел. Только лицом. Я по-прежнему каждое утро тягаю гантели. Ты пощупай.
Джо, слегка поморщившись, поднял руку и сжал бицепс Сэмми.
– Большой, – сказал Джо.
– Ты, вообще-то, и сам не красавец. В этом драном тряпье.
Джо улыбнулся:
– Я надеялся показаться в нем Анаполу. Как сбывшийся ночной кошмар.
– Я подозреваю, сейчас у него сбудется немало ночных кошмаров, – ответил Сэмми. – Ты когда его забрал-то?
– Позавчера ночью. Прости. Надеюсь, ты не обиделся. Я понимаю, это… сентиментальная ценность.
– Он для меня ничего такого не значит.
Джо кивнул, не сводя взгляда с его лица, и Сэмми отвернулся.
– Мне бы сигарету, – сказал Джо.
Сэмми добыл сигарету из пиджака и сунул Джо в губы.
– Мне жаль, – сказал Джо.
– Правда?
– Что так вышло с Трейси. Я понимаю, это было давно, но я…
– Да уж, – сказал Сэмми. – Все было давно.
– По крайней мере, все, о чем я жалею, – сказал Джо.
10
Вид из окон – сплошная облачная гряда: на здание натянули серый шерстяной носок. По стенам диковинной квартиры Джо были прикноплены наброски головы раввина – человека с тонкими чертами и снежно-белой бородой. Эскизы изображали этого благородного господина во всевозможных душевных состояниях: восторг, властность, страх. На столах и стульях валялись толстенные книги – громоздкие справочники, и трактаты, и пыльные исследования: Джо тоже слегка исследовал тему. В углу Сэмми увидел аккуратный штабель деревянных ящиков, в каких Джо всегда хранил свои комиксы, – только их теперь стало вдесятеро больше прежнего. Комната пропахла давним обитанием одинокого мужчины: сгоревший кофе, сырокопченая колбаса, грязное постельное белье.
– Добро пожаловать в Бэт-пещеру, – сказал Либер, когда Сэмми переступил порог.
– На самом деле, – сказал Долгай Харку, – известную под названием «Комната с Секретами».
– Правда? – сказал Сэмми.
– Ну, э… это я ее так называю, – пояснил Томми, краснея. – На самом деле нет.
В Комнату с Секретами заходишь через небольшую прихожую, старательно оформленную под якобы приемную маленького, но растущего концерна. Здесь были стальной письменный стол и столик машинистки, кресло, картотека, телефон, шляпная вешалка. На письменном столе располагалась табличка, обещавшая ежедневное присутствие за оным некой мисс Смышленки, и ваза с сухими цветами, и фотография улыбчивого младенца мисс Смышленки, которого сыграл шестимесячный Томас Э. Клей. На стене висел плакат с основательной фабрикой, сияющей в розовом утре Нью-Джерси и пускающей красивый голубой дым из труб. «НЕВИДИМЫЕ КРЕМЫ КОРНБЛЮМА, – значилось на гравированной табличке внизу рамки, – ХО-ХО-КУС, НЬЮ-ДЖЕРСИ».
Никто, даже Томми, не сказал бы наверняка, долго ли Джо прожил в Эмпайр-стейт-билдинг, но было ясно, что все это время он работал как проклятый и читал много комиксов. На полу лежали десять кип бристольского картона – все листы до единого покрыты аккуратными панелями с карандашными рисунками. Поначалу Сэмми так ошеломило количество полос – четыре тысячи или даже пять, – что он толком не вглядывался, однако заметил, что они все не отконтурованы. Джо работал грифелями разных калибров, и карандаш его передавал игру света, и массы, и теней, которую обычно изображают тушью.
Помимо раввинов, нашлись эскизы с шарманщиками, солдатами в кирасах, красивой девушкой в платке, во всевозможных позах и за разнообразными занятиями. Эскизы с домами и повозками, уличные сценки. Вскоре Сэмми распознал затейливые шипастые башенки и ветшающие арки – очевидно, Праги; улочки с причудливыми домами ежились в снегу, мост со статуями бросал изломанную лунную тень на реку, переулки петляли. Персонажи – в основном евреи; стародавнего образца, облачены в черное, нарисованы с типическими для Джо изяществом и детальностью. Лица, отметил Сэмми, конкретнее, чуднее, уродливее, чем набор общепринятых комиксовых рож, который Джо выучил и использовал в прежних работах. Человечьи лица – искаженные, голодные, глаза предчувствуют ужас, но надеются на большее. Все, кроме одного. Один персонаж, в эскизах на стенах повторявшийся снова и снова, почти не обладал лицом – условные галки и дефисы комиксовой физиогномики упрощены до почти безликой абстракции.
