Сэмми, парализованный опьянением и растерянностью, глядел, как его любимый и Джон Пай тонут в море бежевых рубашек, а между тем сражался и сам. Кто-то схватил его за ноги и не отпускал, как Сэмми ни отбивался и ни пинал этого неизвестно кого. В итоге, впрочем, его одолели, и Сэмми очутился под столом.
– Идиот! – сказал Дэйв Феллоуз. Один глаз у него заплыл, а из носа шла кровь: Сэмми знатно его пинал. – Не вылезай.
Он силком усадил Сэмми рядом, и вместе они из-под кружевной скатерти полюбовались, как по ковру стучат сапоги и тела. В этом унизительном положении их спустя пять минут и нашли два отпускника из ФБР, которые, приучившись работать тщательно, напоследок прочесывали дом.
– Ваши дружки вас поджидают, – сказал один. Улыбнулся напарнику, а тот схватил Феллоуза за шкирку и выволок из-под стола.
– Я сейчас, – сказал первый.
– Не сомневаюсь, – хрипло хохотнул тот, что уволакивал Дэйва Феллоуза.
Опустившись на одно колено, фэбээровец с насмешливой нежностью воззрился на Сэмми, словно выманивал из укрытия упрямого ребенка:
– Ну давай, деточка. Я тебя не обижу.
Сквозь туман опьянения уже просачивалась реальность. Что Сэмми натворил? Как он расскажет матери, что его задержали – и за что его задержали? Он закрыл глаза, но под веками всплыло мучительное видение: Бейкон падает под приливом кулаков и каблуков.
– А где Бейкон? – спросил Сэмми. – Вы что с ним сделали?
– Здоровый такой? Ничего с ним не будет. Он мужчина, не чета вам. Ты его подружка?
Сэмми вспыхнул.
– Везучая ты девочка. Он мужчинка ничего себе.
Сэмми почувствовал некую рябь в воздухе. В комнате, во всем доме вдруг стало очень тихо. Если коп собирается его арестовать, вроде уже пора бы.
– Я-то больше темненьких люблю. Маленьких.
– Что?
– Я федеральный агент, ты в курсе?
Сэмми потряс головой.
– А вот. Если я скажу этим шляпам, что тебя надо отпустить, они тебя отпустят.
– И с чего бы вам так делать?
Почти пародией на человека, проверяющего, чист ли горизонт, федеральный агент медленно оглянулся через плечо и тоже забрался под стол. Положил руку Сэмми себе на ширинку:
– И в самом деле – с чего бы?
Спустя десять минут два отпускника из ФБР вновь встретились в прихожей. Дэйв Феллоуз и Сэмми, которых толкали в спину их защитники, не в силах были взглянуть друг на друга – и тем более на Рут Эблинг, командира уборки. Во рту у Сэмми была горечь семени агента Уайчи и приторная гнилость собственного ануса, и он навсегда запомнит эту обреченность в сердце, это ощущение, будто он свернул за угол, назад ходу нет и вскоре он лицом к лицу повстречается со своей черной и бесспорной судьбой.
– Все уехали, – удивилась Рут. – Вы их пропустили.
– Эти двое – не подозреваемые, – сказал агент Феллоуза. – Они просто свидетели.
– Нам нужно снова их допросить, – сказал агент Уайчи, не трудясь скрыть, до чего забавляет его двусмысленность. – Спасибо вам, мэм. У нас своя машина.
Сэмми все-таки умудрился поднять голову – Рут смотрела на него с любопытством, с той же легкой жалостью, которая померещилась ему днем.
– Я хочу знать только одно, – сказала Рут. – Каково это, мистер Клей, – зарабатывать, дуря голову слабоумным? Мне вот что интересно.
По всей видимости, Сэмми должен был догадаться, о чем она говорит, и при нормальных обстоятельствах он бы, несомненно, догадался.
– Простите, мэм, я понятия не имею, что…
– Я слыхала, один мальчик спрыгнул с крыши, – сказала она. – Повязал на шею скатерть и…
В соседней комнате зазвонил телефон, и Рут осеклась. Отвернулась, ушла. Агент Уайчи рванул Сэмми за шкирку и выволок за дверь, в обжигающе холодную ночь.
– Одну минуту, – раздался в доме голос экономки. – Тут звонят мистеру Клейману. Это он?
Впоследствии Сэмми нередко гадал, что бы с ним сталось, в каком переулке, в какой канаве очутилось бы его изломанное и изнасилованное тело, если бы с вестью о гибели Томаша Кавалера не позвонила мать. Агент Уайчи с коллегой переглянулись, и лица у них были уже не такие профессионально бесстрастные.
– Ох елки, Фрэнк, – сказал агент Феллоуза. – Ну ты смотри, а? Это его мама.
Когда Сэмми вышел из кухни, Дэйв Феллоуз стоял, привалившись к косяку, локтем закрывая мокрое красное лицо. Федеральные агенты испарились: у них тоже были мамы.
– Мне срочно нужно в город, – сказал Сэмми.
Феллоуз отер лицо рукавом, сунул руку в карман и выудил ключи от своего «бьюика». Дороги пустовали, но до Нью-Йорка они добирались почти три часа. С той минуты, когда Феллоуз завел мотор, и до той минуты, когда он высадил Сэмми возле дома, они не обменялись ни словом.
16
Выбежав из отеля «Треви», Джо стал лишь одним из 7014 утопленников, что шатались в ту ночь по улицам Нью-Йорка. С собой у него была пинта водки, купленная в баре на Пятьдесят восьмой. Волосы замерзли сосульками, синий фрак затвердел холодным гранитом, но Джо ничего не чувствовал. Он все шел и шел, попивая из бутылки. Улицы сияли таксомоторами, театры извергали публику, окна ресторанов надели ореолы свечного света и дыхания едоков. Джо со стыдом вспоминал, в каком ликовании шел сегодня к подземке, и как она грохотала, и как в вагоне все пялились на иллюзиониста, и какая всеобъемлющая любовь к пуделям, и автомобильным клаксонам, и отметинам зубов Эссекс-хауса на лунном лике наполняла его, когда он в цилиндре шагал от подземки к «Треви». «Если бы час назад я не утонул, – думал он, – одного воспоминания об этом испарившемся счастье хватило бы себя возненавидеть. Хорошо, – думал он, – что я мертвый».
Неведомо как он очутился в Бруклине. Поездом доехал до самого Кони-Айленда, а потом уснул и продрал глаза в каком-то замогильном Грейвсенде, и на плече его лежала нелюбезная длань полицейского. Где-то около двух, пьяный в дымину – он так не напивался с той ночи, когда взбирался по лестнице в квартиру Бернарда Корнблюма на Майзеловой, – Джо явился в квартиру 2б дома 115 по Оушен-авеню.
Этель открыла почти мгновенно. Она была одета и накрашена, волосы аккуратно убраны в пучок. Если и удивилась, узрев под дверью племянника – заледенелого, мутноглазого и в вечернем платье, – удивления не выдала. Ни слова не сказав, обхватила его рукой и довела до кухонного стола. Налила ему кофе из синего кофейника – эмалированного, с белыми крапинами. Кофе был кошмарный, жидкий, как вода, в которой Джо мыл кисти, и кислый, как перебродившее в уксус вино, однако свежий и болезненно горячий. И подействовал этот кофе губительно. Едва он ожег горло, все факты и обстоятельства, которые Джо топил, пока не перестанут трепыхаться, вновь выскочили на поверхность, и он постиг, что сам жив, а его брат Томаш лежит мертвый на дне Атлантического океана.
