Миша стянул с горки на пол тяжелый кожаный мат, щелкнул выключателем и в свете подслеповатого, с одного боку подбитого фонаря за окном добрался до своего лежбища, споткнулся об него и повалился спать.
Две-три минуты он боролся с идиотской думкой, пытаясь как-то приладить на ней голову, но голова съезжала то с одного ее каменного бока, то с другого, Миша отпихнул ее и накрылся пледом… Засыпая, думал: «Золотая парча… наряд такой на кукле… у бабушки Сони, на комоде… в детстве…»
И заснул.
– …Доброе утро! – сказал кто-то у него над головой и, видимо, повторил это раз пять, прежде чем он продрал глаза. Безжалостное солнце било в физиономию.
Через секунду он понял, что никакое не солнце, а фонарик, и никакое не утро, а все та же сизая зимняя тьма за окнами спортзала. Молниеносно пронесся дикий табун мыслей в голове: грабить пришли, наказать, издеваться, мучить, убить!!! Одновременно с мыслями и вполне бессознательно его тренированное тело взвилось с мата и прыгнуло к стене: два года циркового училища в отрочестве и сейчас не подвели, несмотря на выпитое.
– Что! – крикнул он. – Что, кто это?!
Перед ним, все еще светя фонариком, стояла какая-то фигурка – в темноте за кругом света ни черта было не разглядеть.
– Извините, что потревожила… – проговорила она жалобно.
Тут Миша опознал дочку толстого директора и от ужаса чуть не околел: вот этого ему здесь недоставало для полноты счастья – совращения Дедом Морозом малолетней пионерки!..
– Ты что?! – крикнул он. – Рехнулась?! Какого лешего приперлась среди ночи?!
– Я… просто… я хотела спросить кое-что… Можно я с вами немного посижу?
Голос ее набряк близкими слезами.
Вот задрыга! Стянуть фонарик, идти ночью сюда, к незнакомому человеку?! Он давно подозревал, что дочери – это наказанье божье…
Миша подбежал к выключателю, щелкнул.
Продолжая сжимать в руке ненужный фонарик, она щурилась от света. С ворохом рыжих своих волос, с мерцающим излучением кожи она сама была словно порождением этого света…
– Чего тебе от меня надо? – спросил Миша злобно.
– У вас же все равно скоро электричка… – сказала она, садясь на мат. Сгорбилась.
– Ну-ка, проваливай отсюда, – проговорил Миша. – Мне тут папаши твоего не хватает для полного удовольствия.
«Ничего себе вечерок да ночка», – подумал он. Сердце до сих пор колотилось, во рту было сухо.
– Он спит, – сказала доверчиво девочка. – Он же выпил… Они, когда выпьют, спят как медведи…
– Слушай, где тут кран? – спросил он, наждачным языком облизывая губы.
– Вы хотите пить? – встрепенулась она. – Я принесу!
И действительно, минут через пять принесла воду в железной эмалированной кружке.
– Это моя, – сказала она, – в изостудии. Я в ней краски развожу…
И стояла рядом, благоговейно смотрела, как он жадно пьет.
– Ты рисуешь? – спросил Миша, отдавая ей кружку.
– Рисую, да… Но я хочу актрисой быть. Я хочу, знаете, играть… Констанцию Буонасье!
Ах вот оно что… Ну да, как он сразу не догадался…
– Ты… тебя как зовут-то?
– Таня!
– Знаешь, Таня… Ты подумай хорошенько, советую… ведь этот наш труд – такая морока… столько обид, тоски, интриг… зависти…
– И у вас – зависть? – спросила она. – Я не верю. Вы такой… такой летучий, прыгучий!
– Вот-вот, – усмехнулся Миша, – летучесть-прыгучесть – в цирке главное достоинство… В театре необходимы еще кое-какие качества…
– А я «Трех мушкетеров» из-за вас три раза смотрела, сначала с восьмыми классами, потом с седьмыми, потом опять с восьмыми… Вот то место, когда вы фехтуете на лестнице один против шести! Это так здорово! Я просто не дышала! Я не верю, что вы кому-то завидуете.
– И тем не менее завидую! – сказал он и вдруг удивился, что именно здесь, перед этой незнакомой девочкой, наконец признался самому себе.
– Кому, например? – удивилась она.
– Например, Сеньке Либерману… Он играет Сирано… а это моя мечта – сыграть Сирано.
– Я думала, все актеры мечтают сыграть Гамлета… А этот… Си-ра-но, какое смешное имя, – он кто?
Миша вспомнил, что гардеробщица Слава называла спектакль «Сейран де Бержерак», у нее соседа-армянина так звали, Сейран. Еще она говорила: «У меня радикулёт на нервной почке».
– Слушай, – сказал Миша, – иди ты, ради бога, домой, а? У меня из-за тебя могут быть дикие неприятности!
– Ну пожалуйста!!! – взмолилась она. – Еще полчасика, неужели вы боитесь, вы же смелый, вы – д’Артаньян…
– Нет, я – Сирано, – сказал Миша. Он поднял с полу посох Деда Мороза, достал из кармана накладной нос, закрепил резинку на затылке. Девочка смотрела на него не шевелясь.
– А… кто он такой?
– «Но кто же он такой? – подхватил артист ТЮЗа Михаил Мартынов, запрыгивая, как на сцену, на гору черных кожаных матов. —
Сложнейший из вопросов…
Пожалуй, астроном…
Он музыкант!
Поэт!
Он храбрый человек.
Он физик!
Он философ!
И сумасшедший! Но его отвага
Неподражаема! И он со всеми прост.
И плащ его похож на петушиный хвост,
Когда его слегка приподнимает шпага…
А нос какой! Он так отрос,
Что нужен шарабан – его не вложишь в тачку…
Бедняга по утрам прогуливает нос,
Как барыня свою собачку!»
Миша спрыгнул с горы матов и неожиданно для себя самого вдруг пустился рассказывать содержание пьесы Эдмона Ростана.
Девочка сидела на мате, подняв колени к подбородку, смотрела своими янтаринами, тянула к нему острое лицо. Поглощала, пожирала… да, это был экземпляр…
А его уже закрутило.
Не отдавая себе отчета, по ходу пересказа сюжета Миша вскакивал, садился, прохаживался перед нею, жонглировал посохом… Вдруг пускался играть какой-нибудь отрывок. И вообще, как всегда случалось с ним, когда речь заходила об этой роли, он все меньше обращал внимание на девочку и перед собой видел не ее, а зал… Текст роли, как и текст всей пьесы, он давно уже знал наизусть…
– Вы что так смотрите? Вам нравится мой нос?
– Я… Что вы?..
– Может быть, мы оба
Смутили вас?
– Ошиблись, сударь, вы…
– Быть может, носик мой качается, как хобот?
– Нет, вовсе нет…
– Или как клюв совы?
– Да что вы…
– Может быть, на нем нашли вы пятна?
Или, быть может, он торчит, как мощный пик?
– Я вовсе не смотрел…
– Вам, значит, неприятно осматривать мой нос?
Быть может, он велик?
Она тянула шею вослед его прыжкам, хохотала, перекатывалась со спины на живот, вскакивала, замирала, вскрикивала, хваталась ладонями за щеки и – застывала, когда за спиной красавца и баловня фортуны Кристиана Сирано с болью рассказывал Роксане о своей любви…
