Она с удовольствием расцеловала бы его, но постеснялась Полищука, который сидел напротив.
Насторожилась – вид у обоих был угрюмый.
– Да, дочуня, – кивнул отец. – Вот дядя Мирон поговорить с тобой хочет.
Лиля улыбнулась Полищуку, однако вдруг забеспокоилась.
Она отлично знала, где работал этот приятель отца. Он ей не слишком нравился. То ли дело Шульгин! Но Шульгин больше не появляется в их доме. Эта… правильно назвала ее мамочка! – не только чуть не рассорила Лилю с отцом, но и забрала у него лучшего друга.
Ладно, пусть отец дружит с Полищуком. В конце концов, надо же человеку с кем-то дружить!
– Лилюш… – начал Полищук и откашлялся. Лиля с изумлением поняла, что ему трудно говорить…
Что ж такое?
– Ты знаешь, где я служу?
– В органах, – кивнула Лиля, – в КГБ. Должность какая-то… большая…
– Вот-вот, – криво улыбнулся Полищук. – Только в 53-м должность у меня была меньше. А время было суровое… аресты, если помнишь.
– Да, – сказала Лиля. – Время страшное было!
Она помнила, как внезапно уехали мама с Котька, как ее увезли в деревню к Варваре, а отец остался дома, и Варвара молилась, плакала и ее учила молиться: «Проси Господа, чтобы отца еще раз увидеть, чтобы не коснулась его беда лихая!» Лиля плакала от страха, а Сережа сердился на тетку и утешал Лилю: «Не горюй, Карамелька, я никому не дам тебя обидеть, все будет хорошо!»
При мысли о Сереже тепло стало на сердце, и Лиля слегка улыбнулась.
Полищук снова заговорил:
– В МГБ – тогда КГБ так называлось – привлекали старшеклассников, активных комсомольцев в помощь – когда понятых привести, когда в обыске поучаствовать. Вот тогда к нам и попал Сергей Морозов.
– Сережа? – недоверчиво переспросила Лиля, вскинув брови.
– Да, именно он, – продолжал Полищук. – Хочу, мол, помочь родным органам очистить страну от гнид. Доброволец, так сказать…
– Он мне ничего такого не рассказывал, – возразила Лиля.
– Дочуня, – невесело усмехнулся отец, – таким и не принято хвастаться.
Лиля смотрела то на одного, то на другого, и постепенно до нее доходил ужасный смысл слов Полищука.
– Папа, это получается, что он и к нам мог тогда прийти? Тебя арестовать? Маму?
Говоров и Полищук угрюмо молчали. Молчание – знак согласия…
– Я не верю! – тихо, отчаянно сказала Лиля.
– Тебе документы показать? – подал плечами Полищук. – Подпись его?..
– Да! Покажите! – вскинула голову Лиля.
– Завтра заезжай ко мне на работу, – сказал Полищук. – Хоть и не имею права, но для тебя сделаю исключение.
И взялся за бутылку, словно тяжесть известия, которое он сообщил Лиле, стала для него вдруг невыносимой.
– Беги, дочунь, беги, – пробормотал отец, пряча глаза.
Лиля, пятясь, оглядела обоих. Она надеялась, что они сейчас рассмеются и скажут: «Здорово мы тебя разыграли!» Но мужчины молчали.
Слушать их молчание, смотреть на них не было сил! Лиля со всех ног умчалась наверх – к себе.
Полищук с протяжным вздохом поднял рюмку.
– И документ такой есть? – недоверчиво спросил Михаил Иванович.
– Наивный вопрос, товарищ Говоров, – усмехнулся Полищук.
– Да…
Чокнулись и выпили.
* * *
Разговор с мужем не давал Тасе покоя. «Да ведь я над ним просто издеваюсь!» – в итоге сделала для себя такой вывод она. Ну конечно – они живут вместе больше месяца, а отношения и вправду как у соседей.
Тася вспомнила, как все эти годы в доме у Говоровых ее каждую ночь терзала ревность: а что, если Михаил сейчас в постели у Маргариты? Она не хотела знать правду – вполне достаточно было этих мучительных мыслей. И вот так же мучается Дементий. Возможно, он размышляет: о чем же думает его жена, лежа одна в постели? Представляет себя в объятиях Михаила?
Да, его тоже терзает ревность…
Ну что ж, Тася готова была признать: догадки Дементия справедливы, она действительно не могла отделаться от мыслей о любви к Михаилу. Хотела, искренне хотела, но не могла! Однако сейчас вдруг подумала: а если ей стать истинной женой Шульгину – это поможет освободиться?
Может быть, ей, как и Дементию, отчаянно не хватает любви, ласки, ощущения живого тепла рядом? Она не знала в жизни мужчины, кроме Михаила, – что, если только на этом зиждется ее болезненная привязанность к нему?..
Не испытав чего-то другого, не узнаешь…
И она наконец решилась.
Сначала легла, как обычно, на свой диванчик в гостиной, однако спустя полчаса подняла голову, поглядела: из-за двери пробивается свет.
Шульгин не спит.
Ну что же…
Тася встала с постели и открыла дверь.
Муж лежал лицом к стене.
Уснул?.. Последний проблеск трусости чуть не погнал ее обратно, однако она все же решилась – сделала шаг вперед и тихо сказала:
– Я пришла.
Однако, к ее изумлению, Шульгин резко махнул рукой, потом еще раз: уходи, мол!
Тася отпрянула, однако Шульгин чуть повернулся – и она увидела, что лицо его искажено гримасой боли.
Бросилась вперед:
– Что с тобой? Тебе плохо?
– Нога, – простонал Дементий, – зараза… Скрутило…
– Давай я сделаю что-нибудь, – испуганно предложила Тася, – укол…
– Я уже сделал, – проскрипел он с трудом.
В самом деле – на тумбочке шприц…
– Уходи, – сдавленно застонал он, – не хочу, чтобы ты видела меня таким!
– Господи, да ты же мокрый весь! Давай я врача вызову! – с жалостью шепнула она.
Кажется, эта жалость его доконала!
– Выйди! – прорычал Шульгин. – Выйди отсюда!
И, не в силах сдержаться, громко, мучительно застонал.
Тася вскочила и бросилась в другую комнату – к телефону.
Слушаться мужа она не собиралась!
* * *
Говоров работал в своем домашнем кабинете, но дела шли плохо. Днем Лиля ездила в город, и он знал куда: в КГБ, к Полищуку. Вернувшись, она ни с кем не обмолвилась ни словом: заперлась в своей комнате. Сейчас Говоров проклинал себя за то, что заставил Егорыча поставить на ее дверь замок, ведь его, как выяснилось, можно было закрыть и изнутри.
Надо зайти к дочери. Она не сможет его не впустить! Она должна все рассказать!
А если не захочет?..
Дверь приоткрылась – Говоров настороженно уставился на нее.
