«Лилии! – вспомнил Полищук. – Эти цветы называются лилии! А девочка – дочка Михаила Говорова! Тоже Лилия».
Он никогда не считал себя сентиментальным, однако вдруг сорвалось с языка:
– И ты хозяйка этой красоты!
Девочка встала и повернулась к нему.
– Да! – гордо сказала она. – Дядя, а вы к кому?
– Папа проснулся? – спросил Полищук, наклоняясь ниже и диву даваясь, какие у нее ясные, светлые глаза.
Нежный цветок, а не девчонка. Любимое дитя, сразу видно! Он был неплохим физиономистом – работа таким сделала! – и точно знал: поговорка о том, что глаза – зеркало души, применима не только ко взрослым!
– Позови его, пожалуйста.
– Хорошо, – кивнула девочка. – А вы подержите Любушку!
Протянула ему куклу. Полищук так растерялся, что взял ее.
Лиля убежала.
Полищук осторожно потрогал фарфоровое личико с закрытыми глазами и длинными шелковыми ресницами. Смешнее всего, что он в первый раз в жизни держал в руках куклу. У него рос сын, а мальчишки, как правило, в куклы не играют.
Ну что ж, все надо в жизни испытать! Полищук засмеялся и щелкнул куклу по крошечному фарфоровому носику.
Синие эмалевые глазки закрылись и открылись.
– Пум! – сказал Полищук и снова засмеялся.
В общем-то, было чему радоваться, и дело не только в этой кукле и в этих лилиях, которые словно обволакивали его своим сладостным ароматом…
– Дядя, они уже идут! – прибежала Лиля и осторожно забрала у Полищука куклу. – Спасибо вам за Любушку!
И опять присела к своим цветам.
«Лилии!» – подумал Полищук и улыбнулся.
– Мирон! – окликнули его, и лицо приняло серьезное выражение.
Это был голос Шульгина. Конечно, Полищук знал, что тот нашел приют в доме Говорова. Храбрый человек этот Говоров, ничего не скажешь…
Полищук поднялся, обернулся.
Шульгин изменился – совсем здоровым выглядит! А вот у Говорова вид замученный… Неурядицы на службе? Или дома?
Впрочем, это не касается Полищука. У него совсем другие дела!
– Здорово, – протянул ему руку Говоров. – Чего-то стряслось?
– В Москве арестован Берия, – сообщил Полищук.
– Берию… арестовали? – повторил Шульгин полушепотом, словно не мог решиться произнести вслух слова, за которые запросто мог бы стать к стенке еще вчера.
– Как? – ошеломленно спросил Говоров. – Это точно?
– Враг Коммунистической партии и советского народа, – процитировал Полищук слова из секретного документа, который ночью был получен в отделениях МГБ по всей стране. – Ужасный перерожденец и старый агент мусаватистской разведки
[4].
– Ёшкин кот… – выдохнул Шульгин, а Говоров пробормотал:
– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!
У них был вид людей, которых крепко ударили по лбу. Полищук вспомнил, что у него было такое же ощущение, когда он читал шифровку из Москвы.
Вдруг его кто-то дернул за руку. Это была Лиля.
– А скажите, зачем дядю арестовали? – жалобно воскликнула она. – У нас в учебнике его портрет есть! Он хороший!
– Хороший, – давясь от беспричинного смеха, успокоил дочку Говоров. – Очень хороший!
– А его выпустят, как тебя, Шульгин? – не унималась Лиля.
Тот пожал плечами.
– А вот любопытной Варваре на базаре нос оторвали! – легоньким шлепком спровадил дочку Говоров. – Ну, давай, Люлюшка, иди, иди… Пойдемте-ка кофейку выпьем.
Они сели на веранде, и Говоров выставил бутылку коньяка. Видимо, в его понимании это и означало – кофеек. С другой стороны, к случаю коньяк подходил куда больше, чем кофе!
Первые рюмки осушили молча, все еще не вполне придя в себя от потрясения и даже как бы не чувствуя вкуса коньяка. Наконец заговорил Шульгин:
– Берия-Берия, вышел из доверия… Так сволочи и надо!
Все дружно кивнули. Беседа не клеилась. А впрочем, о чем тут беседовать? Выдохнули с облегчением – ну и можно жить дальше.
– Поеду я, мужики, – сказал наконец Полищук. – Третью ночь не сплю.
– Мирон, – остановил его Шульгин, – я все хотел тебя спросить… по Трухманову что-нибудь выяснили? Он, конечно, был небольшого ума, но ответственный товарищ, кому он мешал?
Полищук покосился на Говорова.
Тот сидел с каменным лицом.
– Ничего не могу сказать, – пожал плечами Полищук. – Дело не раскрыто.
– Ты, майор, – поспешно сказал Говоров, – заезжай вот так, запросто. На уху… В баньке попаримся… Я рад буду.
– Интересно, – удивился Шульгин, – и когда вы подружиться успели?
– Приложил мне товарищ Говоров прямо в тюрьме, – с простецкой улыбкой сообщил Полищук. – С тех пор и дружим.
Говоров хохотнул.
– Я не понял… – растерянно протянул Шульгин.
– Поеду! – встал Полищук.
Говоров пошел его провожать.
Шульгин смотрел вслед, не понимая, шутил Мирон или говорил серьезно.
Если шутка – не смешно. А если серьезно… тем более!
– Ну, раз мы с тобой такие друзья, – начал Говоров, когда они удалились от террасы на приличное расстояние, – верни мне пистолет.
– У меня останется, – спокойно ответил Полищук. – Пальчики там интересные… Чего смотришь, подполковник? – усмехнулся он. – Жизнь – дорога длинная. Всякое может случиться!
– Да… – протянул Говоров. – Любопытная у нас с тобой… как это называется? – дружба!
– Ага, – довольно кивнул Полищук. – А главное – крепкая. Водой не разольешь!
Протянул руку. Говоров мгновение помедлил, но все-таки пожал ее. Крепко пожал!
– На всю жизнь! – бросил напоследок Полищук, выходя за калитку и садясь в черный автомобиль.
Говоров его отлично помнил, этот черный автомобиль, который стоял возле калитки зимней ночью и караулил его. А потом исчез.
Ну, дружба там или не дружба, а вот этого Говоров точно никогда не забудет…
* * *
До берега Лиля доехала сама – ну, почти сама. Она сидела на коленях Егорыча, но машину вела самостоятельно. Это было так здорово! Иногда она оборачивалась к Егорычу, чтобы сказать ему, как же это здорово, однако Егорыч почему-то пугался и хватался за руль. Вот уж никогда Лиля не подумала бы, что он боится ездить в автомобиле! И это Егорыч, боевой водитель, папин личный шофер!
