– Товарищ майор, я так соображаю – обычная бытовуха, пусть уголовка этим занимается. Покойник еще тот фрукт был: выпить не дурак, ходок по бабам…
Голос был незнакомый. Но вот заговорил Полищук:
– Как у тебя все просто. А вдруг действовал не убийца-одиночка, а группа?.. Застрелен не просто гражданин, а инструктор горкома партии.
– Думаете, заговор? – настороженно спросил его сотрудник.
За спиной раздались шаги Руфины Степановны. Больше оставаться в приемной Говоров не мог. Толкнул дверь:
– Здравствуйте, товарищи.
Пожал руку сотруднику МГБ (да, это был один из тех, кто приходил за Шульгиным, с наголо бритой головой), повернулся к Полищуку.
– Майор госбезопасности…
– Полищук, – кивнул Говоров. – Я помню. Мы встречались.
Они обменялись рукопожатием.
– Очень хорошо, что вы помните, товарищ первый секретарь, – сказал Полищук, холодно глядя ему в глаза. У него был равнодушно-деловитый вид.
– Присаживайтесь, – сказал Говоров и прошел к своему столу. – Я вас слушаю.
– Ваш сотрудник, – сообщил Полищук, – найден сегодня в своей квартире убитым.
– Так… – протянул Говоров.
– Трухманов его фамилия, – уточнил Полищук. – Что можете о нем сообщить?
Полищук сидел спиной к своему сотруднику, а Говоров – лицом к нему. И они оба играли… играли, как два актера, которые настолько хорошо знают друг друга, что готовы выйти на суд зрителя без всяких репетиций. Зритель у них был, сидел за спиной Полищука… и Говоров понимал, что должен следить за собой, как никогда раньше.
– Новость, конечно, трагичная, – сказал он медленно. – Только вот боюсь, я мало могу быть вам полезен. Я здесь человек новый. Вы лучше поинтересуйтесь у Шульгина, – не удержался от ехидства. – Они работали плечом к плечу. Несколько лет!
Полищук мрачно смотрел исподлобья.
– Ну, полагаться на показания столь чуждого партии элемента, каким является гражданин Шульгин, мы не можем! – заявил его сотрудник, с явным неодобрением глядя на Говорова. – Не имеем права.
Полищук нахмурился, и Михаил Иванович понял, что судьбу пытать, пожалуй, хватит. Разве руками:
– Ну, тогда ничем не могу вам помочь, увы.
– Оставь нас, – приказал вдруг Полищук, и бритоголовый вышел.
Говоров выбрался из-за стола и, бросив в приемную: «Руфина Степановна, я занят!» – постарался как можно плотнее закрыть двери.
Наклонился было к Полищуку:
– Майор… – но тот погрозил пальцем, и Говоров отошел, спросив равнодушно, как спрашивают у постороннего человека о том, чем интересуются лишь по долгу службы: – Ну и как это произошло? Подробности!
– Трухманов застрелен у себя дома в упор, – сообщил Полищук, храня на лице прежнее деловитое выражение.
– Оружие? – после паузы уточнил Говоров.
– Пистолет «ТТ», – сообщил Полищук и, помолчав, глядя в глаза Михаила Ивановича, добавил: – Ищем. И обязательно найдем.
Они обменялись долгим взглядом. Полищук чуть нахмурился.
«Сиди тихо, если хочешь жить. Имей в виду, ты у меня теперь на крючке!» – словно бы слышал Говоров голос майора.
Стиснул зубы, прищурился.
Это был ответ:
«Напрасный труд – меня пугать!»
Полищук усмехнулся и произнес:
– Вам отдыхать нужно побольше, товарищ Говоров. Смотрю, глаза у вас красные… Все работаем? – И улыбнулся.
Протянул руку, пошел к двери… на пороге оглянулся, чуть свел брови. Это был тот же не то совет, не то приказ, не то угроза: «Сиди тихо, если хочешь жить. Имей в виду, ты у меня теперь на крючке!»
Говоров оперся о стол. Его колотило – это отпускало чудовищное напряжение, в котором он находился вот уже сколько времени.
Только сейчас дошло окончательно: Полищук оставил его на свободе! И это сейчас – самое главное…
Схватил телефонную трубку, торопливо набрал номер.
После первого же звонка раздался Тасин голос: настороженный, напряженный, готовый ко всему:
– Слушаю…
– Таська! – заорал Говоров. – Я хочу сегодня твоих щей! И водки!
– Водки? – повторила она растерянно.
– Да! И от Варвары домой – домой! – нашу юную помощницу привези!
Положил трубку.
Жизнь – пусть временно – дала передышку. Говоров помнил: на фронте они умели пользоваться каждой минутой затишья.
Надо научиться делать это и здесь!
* * *
Говоров стоял в прихожей и подсматривал, как его дочь и ее мама – родная мама! – варят щи.
Тася шинковала капусту.
Лиля укладывала ее на тарелку, мяла, чтобы быстрей проварилась! – и несла в кастрюлю.
– Только осторожней, не обожгись, – заботливо сказала Тася.
– А пельмени лепить умеешь? – спросила Лиля.
– Ну конечно, умею! – улыбнулась Тася.
– А пирожки?..
– И пирожки. С капустой.
– Как папа любит! – радостно воскликнула Лиля.
– Точно, как папа любит…
Говоров только собрался войти в кухню, как Лиля вдруг спросила:
– А у тебя есть дочка?
Он так и замер!
Тася уставилась на Лилю, губы задрожали… И Говоров понял, что ситуацию надо спасать.
Бросился вперед:
– Так! Ну и где же наши щи? Что вы настряпали?
Лиля старательно ворочала поварешкой в кастрюле.
– Запах!.. Вкуснотища! – восторженно протянул Говоров, но покосился на Тасю и понял, что не вмешаться в разговор не сможет:
– Люлька, а с чего ты решила, что у Таси есть дочка?
Тася вздрогнула. Она-то знала, с чего Лиля это решила! Эти слова Маргариты забыть было невозможно: «Потаскуха! И дочка твоя такой же вырастет!»
– Мама сказала, я помню, – в это время простодушно объяснила Лиля.
– Ну, мама, – замялся Говоров, – она ошиблась… да, она ошиблась! А может, ты неправильно поняла?
Тяжело было видеть, как потупилась Тася, как дрожат ее губы. Но что он мог еще сказать?!
Попытался было улизнуть из кухни, однако Тася пробормотала:
– Михаил Иванович, это очень жестоко с вашей стороны – напомнить мне, что я потеряла дочь.
И, не глядя на него, присела перед Лилей:
– Лилюш… у меня была дочка.
– Как? – недоумевающее подняла Лиля свои круглые бровки. – Была?
– Я ее очень… очень любила… – Тася даже не замечала слез, которые ползли по щекам. – Но я ее потеряла.
