Площадку накрывает клубами едкого и черного, явно не порохового дыма, ветер гонит их прочь и тут же, на смену, несет новые, в глазах щиплет… Хеллинген!.. Лошадь без всадника – еще не смерть, но лучше не надеяться, а знать точно.
Убирать пистолет маршал не стал, успеется, тем паче из пяти охранников, оказавшихся между командующим и взлетевшей на воздух фурой, в седлах оставались трое, и одному из них досталось как следует. Бедняга едва держался, обнимая обеими руками лошадиную шею. Эмиль свободной рукой ухватил дрожащего мерина под уздцы и кивком подозвал уцелевшего капрала.
– Посмотри, что с ним.
– Ничего такого вроде, – капрал умело перевалил неподвижное тело к себе, – оклемается к вечеру…
– К лекарям. – Тряхнуть головой, отгоняя тошнотворную муть, завернуть коня. Приключение пришлось, мягко говоря, не к месту. Убийцы – кошки с ними, но взрывом положить могло всех.
Дым развеивается, за спиной перекрикиваются и считают друг друга свитские, на почерневшую тропинку вылетает бегущий во весь опор полковник-артиллерист.
– Монсеньор!!! – не крик, вопль последнего охранника и сразу выстрел. «Фульгат», роняя шпагу, откидывается на круп своего гнедого.
Не всё, значит? А, вот он! Синяя фигура вываливается из редеющей белесой пелены, спотыкается, оборачивается, в обеих руках пистолеты… Тот, что в левой, еще дымится и смотрит в землю, его разрядили в охранника, второй поднят.
Чужой мушкетерский мундир, застывшее лицо. Взгляд упирается во взгляд, в памяти вспыхивает: капитан фок Друм, адъютант канцелярского Вирстена. И додумался ведь, зашел сбоку…
– Штабная дрянь!
Рука рвет повод, вскидывая жеребца на дыбы. Встав в свечку, тот разворачивается на месте, вдруг ставшие алыми копыта месят воздух, закручивая дым в диковинные завитки. Жаль коня, до воя жаль… А нельзя жалеть, слишком много на тебе сегодня сошлось, потому тварь и явилась. Не за Хеллингеном явилась – за тобой! И кем ты будешь, дав себя убить? Дезертиром, предателем, сволочью…
Конь хрипит от обиды и ярости, желая шенкелей, чтобы бросить тело вперед и стоптать мерзость, что заставила хозяина сделать ему так больно. Стой, стой, бедняга!
Грохает. Страшно, всем телом, содрогается подбитый полумориск. Фок Друм нелепо вытягивает шею – из-за дыма никак не разглядит, попал или нет. Штабной, хоть и бесноватый… Так и стой, зараза! Пальцы на рукояти сжимаются сильнее, морисский пистолет на долю мгновенья замирает на одной линии с подбородком твари, палец привычно выбирает спуск. Фыркает порох на зарядной полке, рявкает выстрел, убийцу будто кто дергает за веревку и отшвыривает прочь. Дрикс подгибает колени, подтягивает руку с еще дымящимся пистолетом, сворачивается калачиком. Сдох.
Жутко, обреченно, обиженно ржет и начинает заваливаться конь… Теперь только прыгать. Справа чисто, ни камней, ни обломков, ноги прочь из стремян, горизонт вскидывается на дыбы, небо на мгновенье становится землей и возвращается на место. Хрустит под сапогами снег, где-то стреляют, орут, зовут, и молотят, молотят дымный ветер лошадиные ноги в белых нарядных чулках.
3
Полыхнуло внезапно и страшно. На мгновенье ослепший Арно не понял, откуда выскочил рыжий жеребец, карьером рванувший в развороченный молнией горизонт. Горячий ветер ударил в лицо, взметнул, закружил серый пепел, показалось – идет снег. Сухая, жаркая вьюга кружила над огненными травами, что-то бешено стучало: не то копыта, не то огромное сердце. Ставший сгустком пламени конь перемахнул дымный ров, и тут совсем рядом что-то разбилось. Давным-давно мама уронила чашку, тогда зазвенело так же… Взявшиеся из ничего странно алые осколки повисают на вихрях пепла, как на цепях, тянутся к друг другу, становятся солнцем, оно качается и стучит. Будто сердце сгоревшей лошади…
На закате, случается, солнце пляшет, то касаясь дальней черной кромки, то от нее шарахаясь, но живое пламя? Но жара на Зимний Излом?
– … потеряет смысл. Ты не согласен?
– Кляча твоя несусветная, с чем?! Валентин?
– Очень на это надеюсь. Что с тобой?
– Ничего… Давай лучше потом, – Арно ухватил пригоршню снега и вытер горящие не хуже привидевшейся лошади щеки. – Ты о чем-то говорил?
– И довольно долго. Если вкратце, то выигранное сегодня сражение мало что меняет, но проигранное решает все. Если еще более вкратце, то несколько минут назад я себя скверно почувствовал, но, сам не понимаю зачем, заставлял себя говорить.
– Ну хоть чего-то ты не понимаешь! – фыркнул Савиньяк, обозревая зимний день, который был бы ярким и ясным, не замарай его люди своим дымом и своей злостью. – Может, это с нами от бесноватых?
– Это было бы слишком просто, хотя к стоящим против нас горникам в самом деле могли подойти на помощь эйнрехтцы. Попробуй сравнить сегодняшнее с тем, что с нами уже случалось. Мне стало душно и холодно.
– А мне жарко, и я опять видел горящего коня, правда, не Грато. И еще будто чашка для шадди разбилась. Такая, морисского фарфора.
– Значит, у тебя было видение?
– Вроде того, – виконт поморщился, вспоминая схлынувшую жуть. – Сперва вспышка какая-то была, а потом и вовсе Леворукий знает что. Никак не пойму, я от твоего голоса проснулся или совпало?
– Вообще-то я говорил довольно долго, правда, по имени тебя не называл.
– А мог бы и назвать… Проклятье!
На сей раз не было никакой вспышки, просто идущие кентером через пустошь всадники и страх. Непонятный глупый страх перед тем, что они везут.
– Арно! Что с тобой?
– Ничего… Смотри, «фульгаты» и офицер.
– Да, верно. Видимо, нас куда-то отправят. Постой, тебя испугало, что они от… командующего?
– С чего бы?
– С того, что твоя тревога связана с братом. Возможно, из-за огненного коня, хотя на этот раз он ведь никого не сбрасывал?
– Он просто скакал и горел… Это был не Грато, и хватит об этом! Если случилась какая-то гадость, ничего не попишешь, а у нас сраженье. Сам же говоришь, что проигрывать нельзя.
– Ты даже не представляешь, до какой степени, но ты прав, займемся делом.
Арно кивнул. Они стояли плечом к плечу и занимались делом, то есть следили, как гости съезжаются с конвоем, офицер слезает с коня, поправляет шляпу и плащ. Он спешил, но не сильней, чем любой расторопный порученец, доставляющий важный, но не более того, приказ.
– Насколько можно судить, – Валентин слепым уж точно не был, – в ставке все более или менее в порядке.
– Угу…
Ветер, обычный, зимний, взметнул и закружил честный снег, словно подтверждая: ничего не случилось. Командовавший бригадирским конвоем Реми сообщил о прибытии порученца генерала Хеллингена, Валентин кивнул, лиловые расступились, пропуская сухощавого теньента.
