В моторном отсеке пары бензина, вспыхнет быстро, затушить не получится.
– Андреев, Манченко, держите люки под прицелом. Будут открывать – стреляйте!
Коли не хотят сдаваться, следует их уничтожить, согласно сталинскому приказу. Ненависть к немцам у советских бойцов была велика. Кабы не приказ Наркома обороны от 19 января, стреляли бы всех, военных и гражданских, невзирая на пол и возраст. Почти у каждого бойца есть за кого мстить. Да и писатели, поэты призывали к тому же. Например, Константин Симонов в стихотворении «Если дорог тебе твой дом» в 1942 году:
«… Пусть фашиста убил твой брат,
Пусть фашиста убил сосед,
Это брат и сосед твой мстят,
А тебе оправданья нет.
За чужой спиной не сидят,
Из чужой винтовки не мстят,
Раз фашиста убил твой брат,
Это он, а не ты солдат…
…Так убей хоть одного!
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
Столько раз и убей!..»
В хозяйственных постройках при домах и колотые дрова есть, и брикеты прессованного торфа с опилками пополам, и хворост. Солдаты живо принесли, танк обложили, так мало того, кто-то спирта плеснул на моторное отделение. Потом на Илью посмотрели.
– Поджигай!
Чиркнул кто-то из солдат зажигалкой. На фронте рукастые мужики мастерили такие из винтовочных гильз. Сразу пламенем спирт занялся, через секунды лёгкий хлопок, это уже пары бензина в моторном отсеке. И через мгновение языки пламени. Моторы танков, грузовиков и прочей техники в вермахте работали на бензине. Любая военная техника сгорает за считаные минуты.
Илье рассказывали знакомые танкисты.
«Загорелся танк, сдёргивай танкошлем и быстро из танка. Начнёшь отсоединять разъёмы ТПУ (танкового переговорного устройства), считай – сгорел. Комбинезоны промаслены – снарядная смазка, моторное масло, вспыхивают мгновенно».
Не танкист Илья, а запомнилось. Похоже, и немцы не дураки были. Как заметили пламя, сразу башенные люки открылись, пистолеты выбросили, кричат:
– Капитулирен! Нихт шиссен!
Первый показался, осторожно, кисть левой руки забинтована.
– Пусть вылазят, не стреляйте, – приказал Илья.
Танкисты осмелели, выбрались. А куда их девать? Сборного пункта для военнопленных поблизости нет, отправлять в свой тыл, значит, и двух бойцов конвоирами, а людей катастрофически не хватает. Илья приказал двоим разведчикам, что рядом стояли:
– Обыскать, забрать личные документы, отвести за деревню и шлёпнуть.
Переглянулись разведчики, а приказ исполнять надо. Обыскали фашистов, солдатские книжки Илье сдали.
– Ком! Форвертс!
Немцы побрели к восточному концу деревни.
К Илье подошёл пехотный старлей:
– В лагерь отправил? Шлёпнуть их надо было. Троих из роты моей постреляли.
И почти сразу автоматные очереди в той стороне, куда танкистов отвели. Илья и ответить ничего не успел. Старлей догадался, кивнул:
– Молодец!
Илья на часы посмотрел – два часа. Ещё можно вздремнуть. Хотя после таких перипетий, кажется, что уснуть невозможно. Выставил часовых и спать. И весь взвод уснул. На войне ко всякому привыкают.
Утром проснулся, как привык, – в половине седьмого, объявил подъём. Утро северное, ветреное, холодное, на улицу выходить не хочется. В доме относительно тепло. Привели себя в порядок, позавтракали всухомятку, но досыта. Остатки ветчины разделили поровну и в сидоры. Хрипунов засуетился, комнату обыскал, сидор вытряхнул.
– Потерял чего, Ваня? – поинтересовался Илья.
На фронте у пехотинца три предмета, без которых не выжить. Ложка, котелок и малая сапёрная лопатка. Не успел окопаться – погиб. Поэтому лопатку берегли. Разведчику лопатка не нужна, а нож необходим. Без него в рейд или поиск как? Часового тихо снять не получится, банку консервов вскрыть тоже. На фронте хороший нож подобрать сложно. Надо, чтобы и в руке сидел хорошо, и сбалансирован был, дабы метнуть можно. В начале войны ножи делали умельцы в ремонтных ротах из рессорной стали. Кое-кто добывал себе трофейные ножи в ножнах. В сорок втором на заводах наладили выпуск ножей, но в количествах малых.
На фронте убыль любого оружия всегда есть. Осколок попал, вывел из строя, владельца убило и засыпало, а с ним и нож пропал, да причин масса. Хороший нож, проверенный в деле, ценили и берегли.
– Нож не найду.
– Может, у танка потерял? Пойди, поищи, пока из деревни не вышли.
Нашёл Хрипунов нож, пока он с танком воевал, выпал из ножен, там и лежал. Разведчики были единственные, кому дозволялось иметь ножи, хотя складные имели почти все, в сидорах и карманах.
Пехотная рота завтрак ждала, кухня дымила. На марше принимали пищу два раза в день – утром и вечером, ибо готовилась она долго, на дровах. А разведчики уже вышли. Вроде вторым эшелоном шли, но в боевом порядке. Впереди дозорный, в полусотне метров остальные. Только что не гуськом, след в след, как в поиске. Одну деревню миновали, потом фольварк, в маленький городишко вошли. Из окон свисают палки с привязанными белыми тряпками, как знак капитуляции. Оставшиеся в городе жители сдавались на милость победителя. Кто мог, был в силах – уходили из Восточной Пруссии в другие немецкие земли. Кому везло, выбирались морским путём. Все старались в западные земли, подальше от Восточного фронта, от Красной Армии. Знали о зверствах и жестокостях, которые вермахт и полицейские, карательные батальоны творили в Союзе, боялись ответных действий. Оставались в населённых пунктах те, кому некуда было идти или сил не имел – старики, женщины, дети. Вот им досталось по полной. И стреляли, и насиловали, и грабили. Вакханалия поутихла после приказа Наркома обороны. Но американцы, высадившиеся во Франции, вели себя ещё более разнузданно, ощущали свою безнаказанность. Мстить им было не за кого, на американские земли ни немцы, ни японцы не ступали. Американцы проявили себя жестоко. Армады их бомбардировщиков бомбили города, превращая их в руины, взять тот же Дрезден. Уничтожали мирное население как нацию. Причём не трогали военные предприятия и заводы. Многие из них имели американский капитал. Для кого война – трагедия, а для кого – выгодный бизнес.
Время было полуденное, Илья выбрал для отдыха какое-то общественное здание, распустил разведчиков на поиски провизии. В сидорах только сухари и по небольшому куску ветчины. Конечно, окорок и без хлеба съедят за милую душу, но с хлебом привычнее и сытнее. Вернулись кто с чем. Один в сидоре принёс картошку, тут же костёр развели, стали картошку печь. Ещё один удивил, притащил небольшой бочонок пива, ведра на три. Илья засомневался – не отравлен ли? Немцы перед уходом зачастую минировали дома. Отравляли воду. Делали это не жители, а военнослужащие.
– Ты где взял?
– В пивной, там ещё есть!
Илья удивился. Какая пивная, если война железным катком катит? Не поленился, прошёл с разведчиком. В самом деле – в полуподвале пивная, барная стойка, большие кружки, несколько небольших бочек, причём с пивом. А из еды ничего. По пиву Илья соскучился, впрочем, как и многие во взводе и роте. Он воевал уже четвёртый год, пил водку, коньяк, шнапс, вермут, да всё не перечислить. А пива уже вкус забыл.
