Илья за руль, справа на пассажирском сиденье – Сейфулин. А отделение, едва успев забросить в кузов трофейное железо, сидоры под голову и спать. Илья сам боролся со сном. На мягком сиденье укачивало. По шоссе танки шли, машины, пехота. Илья мог сравнить эту колонну с теми, что были в сорок первом. Разница огромная. Много автоматического оружия у солдат, пешей пехоты мало, бо́льшая часть на грузовиках. И пушки тянут тягачи, а не кони. Были лошади, куда без них, всю основную тяжесть войны сорок первого – сорок третьего на себе вывезли. И численность лошадей была огромна. Для примера – полковую пушку 76-мм тащил тягач «Комсомолец» или шестёрка лошадей. Артиллерийские заводы резко увеличили выпуск пушек с началом войны, а тягачей остро не хватало. Выручила Монголия, поставив в СССР сотни тысяч лошадей – небольших, мохнатых, очень выносливых. А ещё Монголия поставляла для Красной Армии кожаные ремни, кожу для производства обуви. Куда же солдату без ремня или сапог? А то ведь ремни из брезента начали делать, было такое. Так что далёкая, степная Монголия тоже свой вклад в победу внесла, хотя упоминают её редко.
Перед рекой Березиной у одноимённого города затор, по-нынешнему – пробка. Немцы мост при отступлении взорвали, наши сапёры успели временный деревянный соорудить, на деревянных же сваях. А у него грузоподъёмность ограниченная. Заходит на мост танк, мост скрипит, качается, со стороны смотреть страшно. Совместно с танком другую технику на мост не пускают регулировщики. Пока танковый полк прошёл, уже затор из сотни машин, сигналят, шофера переругиваются, а ускорить не получается. Илья остановил машину, мотор заглушил, голову на спинку кабины откинул и уснул позорно, да не на десяток-другой минут, а на пару часов. Разбудила регулировщица.
– Эй, старшина! Ты ещё долго стоять будешь?
И кулачком по дверце для убедительности. Подскочил Илья, за руль схватился, мотор завёл. Никакого затора уже нет, все проехали, даже гужевые повозки. Повезло, что немецкой авиации не было, иначе лёгкой мишенью бы оказался. Свою дивизию у деревни Любишино догнал, что перед городом Червень. Да и мимо бы проехал, если бы не знакомые номера грузовиков. Съехал с дороги, а уже и разведчики отоспались, из кузова выпрыгнули. Они в роту пошли. Илья подъехал в расположение, командиру роты об исполнении задания доложил, в доказательство кучу оружия предъявил и личные документы убитых.
– Молодец, Сафронов! Твой взводный на тебя представление написал за бои в Шклове. Так что готовься.
А что солдату готовиться? Если только сапоги почистить до блеска и подворотничок свежий пришить. После ужина Илью в политотдел вызвали вместе с другими награждёнными, вручили орден Красной Звезды. Им своей властью мог наградить командир корпуса или армии. Медалями имел право наградить командир дивизии. А такими орденами, как Ленина или Красного Знамени, уже награждал Президиум. Товарищ Калинин, в Кремле. Но, бывало, от его имени командующий армией или фронтом.
Подсуетились разведчики из отделения. Вернулся Илья из политотдела с орденом на гимнастёрке, а стол уже накрыт. Американская консервированная колбаса, огурцы, где только их раздобыли, омлет, каша в котелках и трофейный ром. Гадость, да где нашей водки взять? В магазинах не продаётся, а фронтовую норму – сто грамм – старшина уже раздал. Поздравили, обмыли всем отделением. Командир взвода приходил с поздравлениями. В отделении первый орденоносец. Награждены медалями были почти все бойцы, а орден в отделении первый. Получали бойцы ордена, да потом то в госпиталь, а то и в братскую могилу. В разведке редко кто служил более полугода, рискованное место службы. Да ещё в сорок первом – сорок втором годах, самых тяжёлых, когда героизм массовый был, почти не награждали, только за подвиги, причём при свидетелях, да значимые, как у капитана Гастелло. И только после Курской дуги бойцов и командиров награждать почаще стали. Награды – действо необходимое, боец знать должен, что за ратный тяжёлый труд замечен командованием. И для других бойцов наглядный пример. Кроме того, за награды были ежемесячные доплаты. Невеликие деньги, но бойцы их пересылали родне в тыл, помогали выжить. По карточкам продуктов по фиксированным ценам давали мало, а на рынке очень дорого.
О наградах мечтали все. Каждый лелеял мечту – вот вернётся он с победой домой. Если «иконостас» на груди, всем видно – воевал по-геройски, не в ближнем тылу отсиживался в трофейной команде или банно-прачечном батальоне. Тоже служба нужная, так ведь родня спросит:
– А сколько фашистов ты, Ваня, убил?
Потому и награды каждый хотел и нашивки за ранение ценил не меньше наград. У немцев тоже система поощрений была, давали нагрудные значки за штыковой бой, за танковый бой. И наказания были, как наше командование копировало, например штрафные роты. У немцев даже штрафные дивизии были. Но у немцев были поощрения в виде отпусков. Прослужил три месяца на передовой – в тыл, на отдых. После полугода службы – домой, в фатерланд, к родным. Но это если уцелеешь в боях. После ранений тоже отпускали.
В сорок четвёртом моральное состояние немцев на фронте ухудшилось. Во-первых, Красная Армия теснила немцев на всех фронтах. Это не была счастливая случайность, а именно планомерное наступление, и немцы противопоставить русским ничего не могли. У Германии было слишком мало народа контролировать такие огромные захваченные территории, от Ла-Манша до Волги. Уже и от Волги отступили изрядно, а людских резервов у Гитлера нет. И хотя фюреру своему верили, но письма с фатерланда навевали уныние и сомнения в победе. Каждый день города в Германии бомбили целые армады английских или американских бомбардировщиков, стирая города в пыль. Геринг, хвалившийся, что на землю Германии не упадёт ни одна бомба, опростоволосился, вышел из любимчиков фюрера. Разве могли солдаты и офицеры вермахта на фронте чувствовать себя хорошо, когда из глубокого тыла сообщали о гибели родных, о страшных разрушениях. И потихоньку крепло у немцев ощущение, что против них выступил весь цивилизованный мир и добром для Германии это не кончится, предчувствие надвигающейся катастрофы. Даже генералы, по чьему приказу воздвигались оборонительные валы, чётко ощущали – они лишь оттянут, отодвинут момент национальной катастрофы.
Бойцы Красной Армии испытывали душевный подъём. Да, тяжело, и враг пока силён, и будет ещё много погибших друзей и сослуживцев. Но почти вся территория СССР освобождена, их родные в безопасности. Да, недоедают, не всегда одеты, обуты, но в безопасности. Не зря женщины и подростки стояли в цехах, выпускали оружие. Уже вошли в Румынию, займём и другие страны. Мечтой каждого было войти в Германию, добив зверя в его логове. Пуще всего хотели увидеть суд над Гитлером и нацистскими главарями, надеялись на справедливую кару. Потому настроение было боевое. Если в сорок первом одно опасение у армии и народа было – не сдадут ли Москву? То теперь никто уже не сомневался в победе, вопрос был только во времени. Пособники немцев – полицаи, старосты, бургомистры, тоже почувствовали, что поставили не на ту лошадь. Кто-то из них успевал сделать липовые документы, но таких всё равно ловили, принародно судили и вешали. Другие, не надеясь на снисхождение, уходили с немцами. Но предателей не любили никогда и нигде, не доверяли.
