Сразу же подскочили окапюшоненные, крепко зафиксировали тело, а Избранный засунул лапу в рану и начал углубляться внутрь. Хмыкнул, понимающе кивнул Бывалый Вивисектор, глянул сально на бедра жертвы привычный Закадычный Зам, вздрогнули, охнули, зашлись беззвучным криком белые, как саван, секретарши. И с облегчением вздохнули – пусть, сволочь, жрет, авось подавится. А Избранный тем временем покопался в ране, чмокнул с экспрессией, дернул плечом и вытащил окровавленную матку. Взвесил на когте, трепетно лизнул и, макнув в икру, откусил половину. Зубы у него были мощные, острые, словно зубья пилы.
– Матка с икрой, – все же взял себя в руки, на то он и президент, Президент. – А ведь это символично. Очень даже.
– Не столько символично, сколько калорийно, – вытер кровь на остром подбородке репт. – Эта ваша суета полов меня ничуть не возбуждает. А вот хорошо поесть, – он мерзостно рыгнул, – это важно. Впрочем, ладно, приступим к делу.
Он сделал жест окапюшоненным, и те поволокли женщину прочь, подобную теплой еще, бездыханной кукле, с безвольно волочащимися по полу ногами. В розовых, сексуально-ажурных чулках, залитых до колен кровью. Тащили недолго, до угла. Бросили на пол, сняли капюшоны и, добыв яичники, принялись жрать. Зрелище было донельзя омерзительное – чавкающие монстры, поедающие плоть.
– Какие могут быть вопросы? Вот, как договаривались. – Зам перестал жевать, переглянулся с Кормчим и вытащил пси-контейнер с кристалло-голограммой. – Здесь все в полном объеме – сектор, геосистема, координаты планеты. Как говорится, банкуйте, бон вояж.
Губы его кривились в ухмылочке, пальцы баюкали теллуриевый нож, а хитро прищуренные алчные глаза нет-нет да и посматривали на пирующих чудовищ. Сомнений нет, из касты рептояров, этих палачей, садистов, безжалостных чудищ. Вот бы таких набрать на службу. Да побольше…
– Сектор и геосистема это, конечно, хорошо. – Репт из Избранных взял контейнер, с улыбкой покрутил и положил на стол. – Сектор и геосистема это, конечно, славно. А координаты туннеля? Чтобы нам напрасно не терять наше время…
– Координаты туннеля? – переспросил Президент. – О каком таком туннеле вы говорите, уважаемый? А, припоминаю, там вроде бы был один. Совершенно непролазный, заблокированный предателями. Был у нас изменник один, маршал Алалу, так вот он, каналья…
– Да ладно вам, достопочтимый, – перебил его репт. – У вас же послан туда десант, вы поддерживаете с ним связь. Интересно, как? Не надо пудрить мне мозги, держать за дурака и пытаться объехать на мякине по кривой. А то получается как-то скверно. – Он выдержал паузу, уставился на Кормчего, и красные фасеточные глаза его налились огнем. – Мы вывели из строя хронокрут на Дзете, так? Взорвали базы скорчеров в Персее и в Гончих Псах? Угробили цвет нации в Пегасе и Альтаире? А удар-команды киборгов, зажаренных на Веге? А субполк гвардейских роботов, аннигилированный в Проксиме? А секретная, не подлежащая восстановлению мегапушка на Центавре? Разве этого всего недостаточно для дружбы, понимания, открытости и искренности? Для доверия, расположения, взаимовыгодной симпатии? А? Что-то в сердце у меня копится скверный осадок, ужас, какой тяжелый и до отвращения горький. – И репт, дабы показать всю полноту своих чувств, прошелся когтями по крышке стола, отчего на поверхности остались веские отметины.
«Вот сволочь», – огорчился Президент, глянув на испорченную полировку, однако ничего, виду не показал, тонко и дипломатично улыбнулся.
– Ну конечно же, конечно. Как же я мог забыть. Что-то с памятью моей стало. Правда ваша, уважаемый, есть там еще один канал. Так, захудалый, пользуемся в случае надобности. Нужды какой. Малой. Эй, кто-нибудь, расстарайтесь, живо координаты сюда.
– Принято, Ваше Истинное Достоинство, – Зам вскочил, изобразил усердие. – Понято, прочувствовано и сделано. Вот, – сунул он руку в карман и подал кристалл с координатами, – как и было приказано, Ваше Истинное Достоинство.
Сделано это было настолько мастерски, что Избранный перестал переживать, взял координаты, попрощался и вместе со своими отчалил, только шпоры звякнули. Вот так, по-хамски, даже и за хлеб-соль не поблагодарив…
– На фиг мне нужна такая дружба народов, – с радостью резюмировал Гарант, когда закрылись двери. – Таких гостей за хрен и в конвертер. Нагадили, напакостили, насвинячили, мебеля угробили, в душу наплевали. Нечуткое опять-таки отношение к женщине, – закашлялся он, вздохнул, поежившись, поцокал языком. – Такая секретарша была, сказка, рапсодия, самка – огонь. А он ей матку вывернул. Да еще и сожрал. Нет, я только чудом удержался, чтобы не спустить на них змея, – пхнул он гада-карателя, свернувшегося под столом. – Чтобы знали, сволочи, как вести себя с приличными гуманоидами.
Негодовал-то он негодовал, жутко сверкал глазами, однако же в душе был доволен – ура, дело сделано, тайм-аут взят – всей этой вего-альтаир-альдебаранской сволочи крепко прижали хвост. Так что время есть. Время не спеша собраться, вдумчиво подбить бабки и свалить. Туда, где нет ассуров, рептов, политического говна, мудака этого Зама, остывающих шлюх, лежащих праздно, без дела и без матки. Хватит, обрыдло, достало. А потом, к гадалке не ходи, все закончится очень нехорошо. Коли появились репты – добра уже не жди. А значит, надо линять. Подальше. В свой райский уголок. К бабам, ханумаку, гармонии и тринопле. Много ли ануннаку надо для полного-то счастья…
Изрядно лет после Потопа
– Да, сколько воды-то утекло. – Тот хмуро посмотрел в иллюминатор, поежился, тяжело вздохнул. – А еще сколько осталось-то.
– Да, сыро, как в пизде, – заметил Мочегон, оскалился, фыркнул, радостно заржал, случайно столкнулся взглядом с Нинти и мастерски включил дурака. – Пардон, мадам, пардон. Я хотел сказать, в вульве. У вас разве не так? А, многоуважаемый маршал? – И он издевательски кивнул сонному Энлилю. – Скажите, ваше благородие.
Конечно же, сонному, – от Междуречья до Магана
[54]
не ближний свет. Особенно на гравикаре – на планетоидах-то уж и забыли, когда летали, горючего нет. Вернее, есть конечно, но с гулькин хрен. Поди-ка попроси его у жадины Шамаша…
– А пошел бы ты. Туда, где сыро, – достойно отстоял честь дамы Энлиль, почмокал, засопел, поерзал в кресле и снова захрапел во все завертки, благо гравикару было еще тащиться и тащиться.
Под теллуриевым крылом проплывало безрадостное: болото, трясина, затопленные поля, разлившиеся реки, не знающие берегов. Ведь кажется, уже сколько лет прошло с того чертова Потопа, а голубая планета все пребывала в бледном виде. Точнее, в мокром. Так что приходилось биться за каждую пядь земли, заниматься ирригацией, осушением болот, дренажировать притоки рек, строить дамбы и рыть каналы. Хорошо еще, что имелся опыт
[55]
, да и каждый – лулу ли, ануннак ли, – показал себя гуманоидом с большой буквы. Вот, к примеру, Птах-Исимуд. Потеряв все – активы и дворцы, он не пал духом, не скис, не предался черной постыдной меланхолии – нет, нашел в себе силы обмануть судьбу и всецело ударился в работу. А с его-то связями, настойчивостью и хваткой. Вскоре в массах уже сложили о нем гимн:
