— Але… Стерва на Мрази, та, что в рубрике «пробки»… Как ее разыскать? — тараторю я, а операторша терпеливо поясняет, что таких данных у нее нет, и даже если бы и были, она бы ни за что… — Передайте, что ее ищет Лягушонка. Это важно! Мой номер…
Выходные похожи на срочный перевод: часы выстраиваются чередой слов и пробелов. В понедельник заходит мама. Она смотрит на меня, на грязный пол, на гору тарелок в раковине и сначала сердится, а потом моет посуду и приговаривает: «Кому ты нужна».
Мне некогда пояснять маме про степень загруженности. Я слушаю, слушаю, слушаю Авторадио.
Якут на Ласточке снова нудит про Каширку, будто кого-то это беспокоит. От медленного, с мухосранским акцентом тенорка Якута тошнит.
— Хоть бы погулять вышла. Смотреть на тебя страшно!
— Мам, — трогаю ее за плечо. Она вздрагивает, роняет полотенце и оборачивается. Щеки в морщинах, как карта столичных автодорог. — Мам, Сокол по какой ветке?
* * *
«…пробка по Ленинградке от Сокола…» — повторяю, будто таблицу неправильных глаголов. Стерва всегда ездит по этому маршруту. Каждое утро. От станции метро Сокол и дальше… Надо просто медленно идти и искать. Мне нетрудно. Я все равно никуда не опаздываю.
Сегодня дождь со снегом. Руки приходится засовывать в рукава, но тогда нечем придерживать воротник у горла. А если все-таки придерживать, то пальцы краснеют и теряют чувствительность. Наверное, я выгляжу как старая недотраханная дура. Собственно, так оно и есть. Я бреду прямо по проезжей части, пробираюсь между рядами застывших машин. Ищу. Стерва на Мрази. Уверенная красивая женщина моих лет или чуть старше за баранкой черного хищного джипа.
Возле светофора столкнулись фура и старенький Фольксваген. Водила фуры приплясывает, пытаясь согреться. Хозяин Фольксвагена уныло разглядывает царапину на крыле. Загруженность Ленинградки из высокой превращается в очень высокую. Зачем-то давлю на автодозвон.
— У метро Аэропорт ДТП. Поток встал намертво. Лягушонка на своих двоих, — после секундной заминки добавляю: — Любви вам. И тепла.
— Спасибо, Лягушонка. Не отключайтесь. Для вас сообщение от корреспондента Стерва.
— Да… Дааа!!!
Если наплевать на горло и держать руки в карманах, то легче забить десятизначный номер в память мобилы. Если наплевать на руки и следить за горлом, тогда голос звучит не так хрипло и невзрачно, как у старой дуры с низкой степенью загруженности.
— Да… Я… Вы просили перезвонить.
«…степень загруженности выше средней…»
Она говорит быстро и некрасиво. Совсем не так, как Стерва с Авторадио. Она говорит, что кто-то использовал ее позывной для фальсификации сообщений о пробках. Она говорит, что ее благодарят, но запись в эфир не выпускают. Она говорит, что испугалась за Лягушонку в Коробчонке, то есть за меня, потому что уже целых четыре дня не слышала моего голоса и подумала, что я тоже стала жертвой неизвестного хулигана.
— Знаете, — говорит она, — вы мне близки, хотя я вас ни разу не видела.
— Знаете, — говорит она, — я бы с радостью с вами встретилась, но слишком занята.
— Знаете, — говорит она, — я желаю вам счастья. И тепла.
«… степень загруженности — высокая…»
Когда она замолкает, наступает моя очередь. Зачем-то я рассказываю Стерве обо всем. О замерзших пальцах и забытом дома шарфе. О маме и несданном переводе. О том, что у меня никогда не было машины и даже прав. Это похоже на госы по языку, когда кажется, что ничего не знаешь, а вот начала отвечать и уже трудно остановиться.
— Вы сейчас на Ленинградке? — она не прерывает, а вежливо втискивается между моими откровениями, словно оттирая их локтями одно от другого. — Я живу рядом. Вы любите кофе?
«… степень загруженности — очень высокая…»
Лифта нет, и пока я добираюсь до пятого этажа — успеваю согреться и передумать. Но на площадке уже скрипит дверь: кто-то ждет меня пролетом выше, стоя в проеме. Шаг, другой… Поднимаюсь, примеряя на лицо улыбки: радостная, удивленная, осторожная… Какая?
У нее улыбка открытая. Снизу вверх…
— Лягушонка? Проходите.
Кресло урчит моторчиком и бодро катит по длинному коридору. Иду следом. На кухне пахнет эспрессо.
— Вот. Слежу за Ленинградкой, — она кивает в сторону окна. — Может, кто-то куда-то не опоздает. Кофе?
— Да, — соглашаюсь. — Ваша степень загруженности — правильная.
— А давай на «ты», Лягушонка. — Давай. Меня Василисой зовут.
— 47 —
Стишок
Лебедь прилетает с майорок домой.
Мать ему с порога: «Лапищи помой!
От тебя воняет чужою водой.
С детства ты какой-то не наш, а другой»…
Прибегают братья, кричат: «Бу га га!
Ишь! Не угодили уродцу юга!
Натаскался вдоволь, намаслил мурло,
А потом обратно, к семье под крыло?»
Важный и пузатый приходит отец:
«Хм… вернулся, значит, бесстыжий птенец.
Не забыл, выходит, чье ты гуано.
Или не хватает опять на пшено»?
Ужин. Стульчик с краю. Как было всегда.
Братья обсуждают постройку пруда.
Мать смеется. Батя листает журнал.
Господи! Ну как же по ним ты скучал.
«Мама, папа, братцы! Эй! Кряк-кряк-кряк!!!
На майорках солнце. И сочен червяк…»
Но тебя не слышат. Ты снова один.
Гадкий, бестолковый, чужой лебедин.
Ночью звезды шепчут: «Эй, бро, не грусти!
Да! Они такие. Пойми и прости…
Им югов не надо, им славно в хлевах.
Завтра соберешься, и „уточки, нах!“»
* * *
«Эй… Братан? Ну как там? В Майорках твоих?
Правда, что там можно прям сразу двоих?
А они там правда под гузкой стригут
И кричат от страсти: „Фантастиш унд гут?“»
«Не мешайте брату. А ну ка! Никшни́!
Это… Если надо, ты хоть намекни.
Много не подкину, и мамке — молчок.
Но в запасе будет хоть какой червячок».
Полночь, светят звезды. Как пахнет водой!
«С детства ты какой-то мой самый родной.
Спи, мой лебеденок, летай в своих снах…»
Блин. Ну как им скажешь, мол «уточки, нах»?
— 48 —
Я пошел поспать. Я чуть-чуть устать.
Я не спать дней пять. Я совсем томат… Я рад…
