Тогда сразу с игнором не вышло. И окончательно он сошел с ума именно у меня на глазах. Тот обед в офисной кафешке я не забуду никогда.
* * *
Там все нормально, насколько можно, закончилось. Человека отправили в клинику, ничего он натворить не успел, хотя и пытался. Родные взяли на себя ответственность за его дальнейшую судьбу. Насколько я знаю, он сейчас работает, получает вторую вышку, и все у него в условном порядке.
Но отчего я вдруг через много лет вспомнила о нем?
Я позавчера в почту получила письмо от другого человека, чья манера письма очень мне напомнила ту… шизофреническую. Римейк (((.
И я замерла. И напугалась. И очень надеюсь, что ошиблась, и что это не то же самое.
* * *
Просто там в посте доброжелательные лучезарные белые польта упрекают меня в равнодушии и сообщают, что вообще-то такие нездоровые люди — тоже люди, и надо быть толерантнее и добрее, что ли.
Я отчаянная, смелая и спокойная тетя. Но тогда у меня липкий был противный ужас и полное непонимание (навыка-то нет), что делать и как себя вести. И БЕЖАТЬ! Хотелось просто бежать…
Неконтролируемая паника, в общем. Но я ничего, кстати. Справилась.
Но игнор — самое разумное. Звонок в клинику, если есть возможность… И игнор.
— 46 —
Лягушонка в коробчонке
«Серебряный дождь оценивает загруженность дорог… — цыплячьим голоском вещает эфир, — …как высокую». Сводка неутешительна, но мне все равно. Я никуда не опаздываю. Я сижу дома, грея ладони о чашку со свежим кофе. На чашке шершаво-липкий след несмытого штрихкода.
Кстати, «загруженность» звучит как «нужность», особенно если одновременно вертеть ручкой настройки, пить горячий кофе и думать, что ты несчастна. Кстати, каждое утро миллионы женщин пьют кофе и думают, что они несчастны. Кстати, мою персональную загруженность я оцениваю как очень низкую.
«Ты никому не нужна», — твердит мама всякий раз, когда звонит узнать, не вышла ли я замуж. Мама врет. Я нужна. Я нужна, но только совсем чуть-чуть. Этого «чуть-чуть» мне достаточно.
«…степень загруженности — низкая…»
Перебраться с Сердождя на Авторадио, долить кипятка, достать из холодильника докторской со сроком хранения до позавчера. «Наши корреспонденты сообщают», — чеканит дикторша. Прибавляю громкость.
— Каширка. Стоим уже минут сорок. Якут на Ласточке.
Я представляю луноликого придурка родом из Мухосранска. Ну почему каждый третий мужик называет свою шоху ласточкой?
— На Энтузиастов авария. Ищите пути объезда. Брюс на Барсе. Удачи!
Наверняка Брюс — толстый, потный манагер, а Барс — приобретенный в кредит Фокус «немаркого цвета». Наверняка у Брюса на заднем сиденье коробка влажных салфеток, а в бардачке спрей с запахом кожи. Наверняка Брюс протирает ручки и сиденье всякий раз, когда его очередная пассия скрывается за дверью подъезда.
— Снова я. Ленинградка мертвая от Сокола до третьего кольца. Средняя скорость — пять километров в час. Тепла вам и любви. Ваша Стерва на Мрази.
Улыбаюсь. Эта Стерва торчит здесь постоянно. У нее хороший голос — надежный, недребезжащий. Голос женщины, загруженность которой я оцениваю как недостижимо-правильную.
— Нижняя Масловка — Новая Башиловка. Советую объезжать. Лягушонка в Коробчонке.
А вот я звучу, как старая недотраханная дура! Собственно, так и есть. А еще у меня остыл кофе. А еще до полудня нужно закончить тридцать страниц перевода. А еще я понятия не имею, где эта Масловка, и нет у меня никакой «коробчонки» и даже прав. Я не знаю, чем отличается автомат от механики, когда надо менять резину, и какого черта я часами торчу возле приемника, прилепившись пальцами к штрихкоду кружки.
Если кто-нибудь, например мама, спросит, зачем я все это делаю, я пожму плечами. Не-зна-ю. Тогда кто-нибудь, например мама, предположит, что я просто завидую всем этим Якутам, Брюсам и Стервам с их степенями загруженности «выше средней». Воз-мож-но.
Иначе зачем тридцатилетней бабе сперва слушать сводки столичного трафика на одной радиостанции, неумело стенографируя текст, а потом упорно дозваниваться на другую, чтобы выдавить три фразишки и нажать отбой, получив дежурное спасибо.
* * *
«…heat exchanging function…» — перевод идет туго. Размышляю о теплообменниках, но думается о другом. Например о том, что неплохо бы выпить кофе.
«Загруженность московских магистралей средняя… — задорное сопрано вспарывает однообразную тишину кухни. — Авария на третьем транспортном в районе Рижской эстакады…» Не успеваю записать — Нокия пищит входящим «материнским долгом».
— Ты дома? Опять? Ну, кому ты такая нужна? Кому нужна? Кому?
Я уверена — мама хочет хорошего, поэтому я слушаю внимательно и согласно киваю на каждую реплику, словно она может увидеть. Да, мама! Конечно, мама!
«…степень загруженности — средняя…»
А на Рижской эстакаде авария. Там фургоны скорой, там бело-синие ментовозки, там разноцветный транспортный поток запутался в тугой узел, и со всех сторон текут ручейки автомобилей, ведомых господами с высокой степенью нужности. Загруженность-нужность заставляет торопиться. Спешить. Бояться опоздать.
Нажимаю быстрый набор. Занято. Еще. Занято. Еще. Занято. Еще! Еще!
— Добрый день. Можете оставить информацию о дорожной обстановке.
— Рижская эстакада — абсолютно свободно. Езжайте спокойно. Тепла вам и любви. Ваша Стерва на Мрази.
Я удивлена. Даже ошарашена. Не понимаю, зачем мне вдруг вздумалось мало того что наврать, еще и дать чужой позывной? Не понимаю, но внутри щекотно от удовольствия. Стыдно, но так радостно знать, что сейчас тысячи… да путь сто… или даже десять автомобилей меняют маршрут, чтобы попасть на «абсолютно свободное» третье кольцо через Рижскую эстакаду.
Стыдно, ну и пусть! Если куда-то спешишь, не стоит доверять всяким Стервам на Мразях!
«Это Стерва на Мрази! На Китай-Городе свободно»; «Счастья, тепла и любви. Все едем через Беговую. Стерва на Мрази»; «Сущевка — движение рабочее. Желаю удачи. Стерва и Мразь».
У меня двадцать страниц перевода, а я мучаю клавишу автодозвона, чтобы солгать и получить за это механическую благодарность оператора. Стыдно, но я почти счастлива. И чтобы «почти» превратилось в «совсем», я информирую Авторадио о том, что абонент с позывным «Стерва» посылает заведомо ложные сообщения. Затем я оттираю катышки с ребристого бока кружки и возвращаюсь к своим теплообменникам.
* * *
«…уженности оценива…» — утро зевает в форточку туманом. Кофе обжигает губы. Слушаю Авторадио. Прыщ на Белом Пеликане вещает о заторах на МКАДе, Сонечка на Солнышке лепечет о неработающем светофоре на бульварах, Зайка на Волчаре, Пердимонокль, Бат, еще десятки дурацких кличек. Стервы нет. Она не появляется целый день. И следующий. И в пятницу. По ночам я лежу с открытыми глазами, втиснув наушники почти что себе в мозги. В субботу нервничаю так, что кружка скользит из ладоней прямо на плитку, и приходится ползать по полу, собирая осколки влажной губкой. Нокиа хнычет разряженной батарейкой.
