В лавке наступила такая тишина, что стало слышно даже, как Слоник беспокойно шелестит ленточкой по рукаву старого Белеша. Дед Шамайка вытащил откуда-то из-под прилавка тряпицу, слишком тщательно заскрипел ветошью по бочку́ невысокого флакона. Случайно или нет, но пробка вдруг выпала из горлышка, и на пальцы Шамайки плеснуло сияющим многоцветьем. Нежный всполох вырвался наружу, мазнул мастера радуги по лицу, добавив еще одну глубокую морщину к густой сетке лучиков.
— Ох, ты! Старый стал, руки не держат. Вот и пролил маленько! Ну-ка собери в бутылочку… — дед Шамайка поставил пробку на место и подмигнул Верку. — Возьми скребок на подоконнике и слей потихонечку в пустую пробирку. А деда зря не обижай — ради тебя да Ойленки старается. Ну, а про мельника хорошенько подумай. Не случалось еще такого, чтобы наследники мастеров простому людскому мастерству обучались.
— А я ему не наследник больше… Чему наследовать? Если бы я Страшный Ливень не спрятал, дед и его бы продал. — Верк отвернулся, украдкой размазывая грязным рукавом слезы.
— Неужто спрятал? — расхохотался Шамайка. — Нууу… Хитрец! И верно дед твой говорил, знатный из тебя бы мастер вышел… А то и выйдет… Ко мне в ученики пойдешь?
— Можно? — задрожал голос мальчугана. — Можно? Ведь я же урожденный дождевик. Разве можно?
— А как же? Солнце, дождь и радуга всегда рядышком шли, бок о бок, — наше мастерство друг от друга неотделимо. Верно говорю, Белеш? — дед Шамайка подождал, пока старый мастер-дождевик вытрет глаза, пока сглотнет нежданный ком, и переспросил, — Верно?
— Да, — дернул бородой Белеш и закашлялся.
— Тогда, ученик, приступай-ка к работе. Для начала покорми мыша и вытри пыль с подоконника.
* * *
Дворцовая площадь, окруженная высокой стеной из белого кирпича, шумела радостно, возбужденно. Над площадью колыхался купол из плотной парусины, натянутый так, чтобы ни один любопытный взгляд не смог проникнуть внутрь, туда, где под толстым льняным небом гильдия солнцеделов устраивала праздник.
Кареты и коляски подъезжали к дубовым воротам, притормаживали возле полосатой будки, и смешной человечек в черном камзоле со львами на обшлагах протягивал гостям ящик с прорезью для монет. Звенело серебро, и ворота распахивались, приглашая богатых бездельников порадоваться удивительному зрелищу. А там, на площади, действительно творились чудеса.
Западную сторону парусинового неба рассекали крест-накрест вихрящиеся столбы из льда и снега. Перед ложей для королевских особ струилась причудливым вензелем лунная дорожка, извивалась змейкой и обрывалась серебристым водопадом над головой туманного фантома, сделанного в виде гигантского куста роз. Чуть поодаль, пугая придворных искрящимися разрядами, метались во все стороны пучки молний, едва не поджигая шелковые панталоны и кринолины. Но теплый дождик появлялся вовремя и накрапывал именно так, чтобы с беззлобным шипением затушить крошечные рыжие язычки. Танцевала над головами восторженных зрителей ярко-желтая луна размером с корову, а звезды выстраивались в несуществующие созвездия, льстиво выписывая имена короля и королевы, а также герцогов и иных венценосных особ.
Радостный гомон знати, наводнившей площадь, звенел восторгом и ожиданием. Дрожала от нетерпения толпа избранных, ведь солнцеделы обещали сегодня настоящее чудо — солнце невиданной доселе яркости и невероятной величины. Снисходительно улыбались присутствующие, любуясь закатом, восходом и северным сиянием одновременно, придерживая шляпки, пряча лица от холодного ветра и прислушиваясь к гулкому эху, что множило их восторженные вскрики миллионы раз. Улыбались и ждали… Ждали. Задрав головы, гости пялились на парусиновое небо и нетерпеливо косились в сторону братьев-солнцеделов, спокойно сидящих на громадном сундуке. Там, под кованой крышкой, словно кошка лапками, перебирало тонкими лучами долгожданное солнце… Гости ждали… Потому что богач ты или бедняк, граф или купец, без солнышка не выходит праздника… Да что праздника? Жизни не выходит.
На площади бурлила, ликовала толпа, а снаружи, перед высокими стенами из белого кирпича, толпились молчаливые, хмурые люди. Но напрасно мужчины пытались взобраться на стену и отвернуть, отодрать уголок холщового неба, напрасно женщины ковыряли кто шпильками, а кто и ногтями, швы, чтобы проделать щелочку, напрасно дети норовили проскользнуть за ограду, притаившись на облучке кареты.
«Деда, солнышка бы хоть капельку». — Белокурая девочка лет шести прильнула к лысому мужчине, обвив его шею тонкими руками-веточками. Белеш, проходящий мимо, вздрогнул. Вспомнил Ойленку. Покрепче сжал в кармане жгучий коробок, купленный на недельное жалование, поспешил домой.
* * *
В это время мастер радуги Шамай легонько пенял новому ученику на плохо промытую пробирку.
— И пыли оставил на окне. Ну да ладно, на первый раз неплохо. Теперь напои Слоника и можешь идти домой. — Шамайка поставил стремянку и полез за Большим Хрустальным.
— Мастер. А когда же учиться начнем? Когда? — нетерпеливо переминался с ноги на ногу Верк.
— Уже. Уже, сынок. — Большой Хрустальный приветливо сверкнул затычкой-шишечкой, и Шамай осторожно взялся за прохладные бока обеими руками.
— Красивый, — залюбовался флаконом Верк, — как наш Страшный Ливень. Дед хоть и ругается, что я его припрятал, но все равно рад. Я-то знаю.
— Слоника напоил? — дед Шамайка подтащил Большой Хрустальный к дверце в чулан и загремел ключами. — А деда не обижай. Он хороший дождевик… Был…
— Я тоже кое-что умею, — покраснел Верк, — немного, но умею. Не верите? Показать?
— Потом покажешь. Мышь вон заждался. Лимонаду просит бедолага, только на что его нынче купить? Водички попьет, и ладно. Ведро с черпаком под прилавком возьми.
Верк вздохнул, подхватил Слоника под мягкий животик, выпустил на подоконник. Слоник пискнул в усы, неуклюже сунулся носом в пыльное стекло, потерся боком о пузырек с аккуратно наклеенной биркой «две монеты» и уселся возле пустой поилки. «Не лазил я еще под прилавок», — прошептал под нос Верк, хитро усмехнулся, прикрыл веки, щелкнул пальцами, зашептал что-то.
Тугими студеными струями хлынула с еще совсем детских худых пальцев вода, и холодный дождик-моросилка полился небольшим, но сильным потоком на подоконник, на узорчатые бутылочки с никому не нужным чудом внутри, на седую спину напуганного мыша. Слоник запищал громко, заметался, попытался спрыгнуть на пол, но намокшая зеленая лента развязалась, и, зацепившись за горлышко самого невзрачного пузырька, опрокинула его прямо в натекшую лужицу. Падая, пузырек задел соседний, тот — следующий, и флаконы, словно костяшки домино, посыпались один за другим. Флаконы раскалывались с жалобным звоном и щедро роняли радужную нежность на темное стекло, на пыльный подоконник, на обшарпанные стены, на давно некрашеный пол, на седую шерстку Слоника, на ладони бледного Верка.
Звенело разбитое стекло, журчали радужные струйки. Дед Шамайка выскочил из чуланчика, схватил со стойки первую попавшуюся банку и бросился скорее спасать разлившийся товар. Верк беспомощно озирался, хлюпал носом, а из вытянутых ладошек его все тек и тек маленький хлесткий дождь, никак не желая прекращаться.
