– Мне было просто интересно понять, почему Высокое Лезвие прыгнул в бассейн.
– Он упал случайно. Так он сам сказал.
– Да нет, – возразил Роуэн, – прыгнул.
– Откуда мне знать? – пожал плечами Годдард. – Сам спроси у него. Хотя я не думаю, что тебе пойдет на пользу, если ты лишний раз напомнишь ему об этом нелепом происшествии.
И поменял тему:
– Ты тут довольно дружески болтал с одним из приглашенных. Может быть, в следующий раз мне таких пригласить побольше?
– Нет, это просто… – ответил Роуэн, покраснев. – Это просто приятель из дома.
– Понятно. Это ты пригласил его?
Роуэн покачал головой:
– Я и понятия не имел, что он придет. Если бы я решал, кого звать, а кого нет, его бы здесь не было.
– Почему? Твои друзья – это мои друзья.
Роуэн не ответил. Он не различал, когда Годдард серьезен, а когда издевается.
Роуэн молчал, а Годдард рассмеялся:
– Слушай, это вечеринка, а не заседание совета инквизиции.
Хлопнув Роуэна по плечу, он пошел к дому. Сохрани Роуэн хоть капельку здравого смысла, он оставил бы все как есть. Но увы.
– Люди говорят, что жнец Фарадей был убит каким-то другим жнецом.
Годдард остановился и медленно повернулся к Роуэну.
– Так говорят люди?
Роуэн глубоко вздохнул и пожал плечами, пытаясь сделать вид, что все это пустяки, и дать обратный ход. Но было слишком поздно.
– Это просто слухи, – сказал он.
– И ты думаешь, я имею к этому отношение?
– А вы имеете? – спросил Роуэн.
Жнец Годдард подошел ближе, пытаясь взглядом проникнуть в ту темную, холодную часть души Роуэна, где тот сейчас затаился.
– В чем ты меня обвиняешь, мальчик? – спросил жнец.
– Ни в чем, Ваша честь. Это просто вопрос, чтобы, так сказать, прояснить ситуацию.
Роуэн попытался сохранить уверенность во взгляде, но холодная суть Годдарда, прятавшаяся за фасадом его лица, казалась непроницаемой и бездонной.
– Будем считать ситуацию проясненной, – сказал Годдард с саркастической легкостью в голосе. – Посмотри вокруг себя, Роуэн. Неужели ты думаешь, что я расстанусь со всем этим великолепием, нарушив седьмую заповедь? Зачем мне избавлять этот мир от уже выдохшегося жнеца, принадлежащего старой гвардии? Фарадей сам себя прикончил, потому что глубоко в душе понимал, что это самый осмысленный поступок из тех, что он совершил за последние сто лет. Его время кончилось, и он это знал. А если твоя маленькая подружка пытается вести против меня грязную игру, то пусть лучше поостережется, а не то я уничтожу всю ее семью, как только закончится срок их иммунитета.
– Это будет нарушением второй заповеди, Ваша честь, – сказал Роуэн спокойно, но решительно.
На мгновение Роуэну показалось, что Годдард готов убить его, но внезапно огонь в глазах жнеца исчез, словно поглощенный той бездонной глубиной, которая таилась у него внутри.
– Ты всегда готов предостеречь, если я сделаю что-то не так? – спросил Годдард.
– Я стараюсь, – ответил Роуэн.
Годдард, не отрываясь, смотрел на него несколько мгновений, а потом сказал:
– Завтра ты будешь тренироваться в стрельбе из пистолета по живым мишеням. Ты убьешь всех, кроме одного, используя не больше одной пули на каждого. И если ты этого не сделаешь, то я – без всякого злого умысла или предубежденности – убью твоего приятеля, с которым ты тут так весело болтал.
– Что?
– Я выразился неточно?
– Но, Ваша честь… Нет, я все понял.
– А в следующий раз, когда тебе придет в голову кого-нибудь обвинять, сперва убедись, что ты никого этим не оскорбляешь.
И Годдард пошел прочь, а мантия развевалась позади него подобно флагу. Но прежде чем он отошел достаточно далеко, Роуэн услышал:
– Если бы я действительно убил жнеца Фарадея, было бы непозволительно глупо признаться кому-либо в таком поступке.
– Он просто на тебя давит, – сказал жнец Вольта.
Они с Роуэном проводили вечер в игровой комнате, за бильярдным столом.
– Но ты его действительно оскорбил. Я имею в виду, с убийством жнеца. Такое невозможно.
– А мне кажется, он вполне мог.
Роуэн ударил кием, но промахнулся. Голова его была занята отнюдь не пулом. Он даже не помнил, какие шары здесь его – сплошные или полосатые.
– А ты не подумал, что Ситра, быть может, тоже на тебя давит?
Вольта сделал удар, загнав в лузу и сплошной, и полосатый шар. Но и это не помогло Роуэну понять, что к чему.
– Я вот что хочу сказать: не тупи! Ты не видишь, что она играет с тобой в свою игру.
– Она не такая, – ответил Роуэн, выбрал полосатый шар и загнал его в лузу. Очевидно, он выбрал правильно, потому что Вольта позволил ему сделать очередной удар.
– Люди меняются, – сказал Вольта. – Особенно за период ученичества. Ученик жнеца – это одни сплошные изменения. Почему, ты думаешь, мы расстаемся с нашими именами и никогда больше не используем старые? Да потому, что к моменту посвящения мы становимся совсем не теми, кем были прежде. Профессиональные жнецы, а не лапочки-детишки. Она же пережевывает тебя как жевательную резинку!
– А я сломал ей шею. Так что мы в расчете.
– Но ты ведь не хочешь быть в расчете. Ты желаешь идти на Зимний конклав с явным преимуществом или по меньшей мере с чувством, что таковое у тебя имеется.
В комнату влетела Эсме:
– Я играю с победителем.
И исчезла.
– Вот и стимул к проигрышу, – проворчал Вольта.
– Надо будет взять ее с собой утром на пробежку, – сказал Роуэн. – Пусть поупражняется, в форму придет.
– Верно, – ответил Вольта. – Хотя она толстая от природы. Генетика.
– Как ты узнал?..
И тут Роуэн понял все. Это и раньше бросалось в глаза, но он стоял слишком близко и не видел очевидного.
– Да нет! – произнес он. – Ты шутишь!
Вольта с самым беспечным видом покачал головой:
– Не понимаю, о чем это ты!
– Ксенократ?
– Твой удар.
– Если станет известно, – сказал Роуэн, – что у Высокого Лезвия есть незаконная дочь, ему крышка. Это серьезное нарушение закона.
– Знаешь, что может быть еще хуже? – спросил Вольта. – Если дочь, о которой никто не знает, будет уничтожена.
С дюжину мыслей и воспоминаний пронеслось пред внутренним взором Роуэна. Все концы сходились, и все обретало смысл. Эсме не уничтожили во время «жатвы» в продуктовом дворике, с Эсме носятся как с принцессой. Как там сказал Годдард? Что она – самый важный человек, с которым он встретится? Ключ к будущему?
