— Теперь я понял, зачем нас заставили обтянуть кузов тентом! — прорычал Пабло, стоило им отъехать от портала на полсотни метров.
Марта лишь стряхнула со щеки брызнувший сквозь неприметную щель песок. Колонна еле ползла, то и дело останавливаясь. Во время редких вылазок из кузова Марта видела гуляющие по горизонту то здесь, то там черные хоботы смерчей.
Все, что происходило за дни пути, слилось для Марты в цветной, сумасшедший калейдоскоп. Казалось невозможным определить даже время пути, так часто день сменялся ночью, а утро, не успев начаться, переходило в вечер.
— Все, — с облегчением проговорил Стефан, когда проехавший через портал транспортер набрал ход. — Никакого больше песка! Это, как оказалось, и есть счастье!
— Неужели наше задание ждет нас именно здесь? — простонала Анна.
— Где Пророк прикажет, там и ждет, хоть у дьявола в заднице, — заметил Антон. — Но сколько нам ехать, точно сказать не могу.
— Люди захапали все лучшее себе, — ожесточенно сказал парень из другого звена. — Мы, форсеры, цвет эволюции, должны ютиться на тех планетах, которые люди считают для себя неподходящими. Пора исправить положение!
Марта промолчала, но кое-кто одобрительно заворчал.
— Да ладно, — заметил Пабло. — Эта планета выглядит вполне симпатично. Как она хоть называется?
Видимый через окошечки в тенте пейзаж представлял собой череду горных пиков, вонзающихся в темное, подсвеченное то ли восходящим, то ли заходящим светилом небо.
Проникающий через щели ветер после жары Нифелгейма и Торридо казался холодным, а воздух щекотал небо, показывая, что в нем очень много углекислого газа и другой отравы, годящейся для дыхания не больше, чем аммиак.
— Геката, — сказал Антон.
Сын Земли.
14.
— Не мир принесет вам, а благословение Пророков, и счастье тому, кто сможет удержать себя от соблазнов Мары… — голос отца Евгениуша гулял по помещению бывшего концертного зала, а расположившиеся в первых рядах солдаты сидели тихо, точно умудренные жизнью мыши.
Ходить на службы не заставлял никто, и поэтому являлись лишь те, кто сам хотел.
Роберт вряд ли смог бы объяснить, зачем он после завтрака спустился сюда, на первый этаж. Наверное, захотел вспомнить Землю и жизнь, некогда казавшуюся такой незыблемой…
— Помолимся же, дети мои, тому, кто Един, но проявил себя во Многих! — возгласил отец Евгениуш.
Молитву о благодати Роберт знал еще со школы, и теперь произносил слова автоматически, без какого-либо участия разума. Взгляд бывшего полицейского рассеянно блуждал по сторонам.
Отец Евгениуш сделал все, чтобы из мирского помещения соорудить подобие храма — установил на сцене алтарь, добыл где-то небольшие статуи Святых, Пророков и Просветленных.
Вот только расчистить место в центре зала не сумел, так что прихожане сидели в креслах вместо того, чтобы стоять на коленях.
Но вряд ли кто из них возражал против такого отступления от канонов.
— Идите с миром, и да пребудет мир в душах ваших, — служитель взмахнул рукой, благословляя собравшихся, колыхнулась его белая мантия.
Послышался кашель и стук складывающихся сидений. Многие из тех, кто сидел в зале, направились к сцене — за личным благословением, но Роберт зашагал к выходу.
Его ждало кое-что не менее важное, чем служба — процедуры.
Мышечная ткань на ноге восстановилась полностью, наросла розовая, чистая кожа, но Роберт каждый день ходил в процедурный отсек, где ему должным образом нагружали атрофировавшуюся за время простоя конечность.
В коридорах госпиталя царила обычная суета — бегали сестры, вышагивали доктора, важные, точно цапли. Санитары возили койки с ранеными, таскали коробки и ящики.
Роберт миновал вечно перегруженный лифт и отправился вверх по лестнице. На втором этаже пересек светлый, залитый солнечным светом холл и потянул на себя тяжелую металлическую дверь.
— Доброе утро, — улыбнулась ему процедурная медсестра, пухленькая хохотушка по имени Маргарет. — Как ваша нога?
— Бежит вперед меня, — ответил Роберт.
— Сейчас мы немного остудим ее пыл, — Маргарет нажала пару сенсоров на пульте, и в глубине разбитого на множество небольших кабинок помещения раздался негромкий скрежет.
— Проходите, — проговорила сестра. — Все как обычно, секция номер пять…
— Хорошо, — кивнул Роберт.
За дверцей с намалеванной на ней пятеркой его ждало хитрое устройство, больше всего похожее на инструмент, придуманный безумными инквизиторами для вразумления еретиков. Оно напоминало Железную Деву, лишенную шипов и верхней части туловища.
Роберт послушно забрался внутрь.
Пока лечебный агрегат хитрым образом массировал и обрабатывал ногу, бывший полицейский вспоминал — соратников по взводу, оставшихся на Эброне, а также тех, с кем некогда служил в ПССН…
Кто из них жив, а кто погиб?
Вспоминалась Земля, родной Владивосток, давно забытые друзья детства. Кому-то из них тоже наверняка пришлось залезть в бронекостюм и взять в руки автомат…
«Пытка» в «Железной Деве» длилась с каждым днем все дольше, и сегодня Роберту пришлось провести в пятой секции чуть ли не сорок минут. К концу этого срока он готов был выть от зуда в исцеляемой конечности, а когда негромкий звонок возвестил об окончании процедуры, вздохнул с облегчением.
Пока шел к выходу, обнаружил, что хромает.
— Тяжело? — в глазах Маргарет читалось сочувствие.
— Есть маленько, — не стал спорить Роберт.
Сестра мягко, чуть застенчиво улыбнулась.
Пока поднимался на третий этаж, нога «расходилась», а зуд почти полностью исчез.
— Да, неважно выглядишь, — заметил Конноли, стоило Роберту вступить в палату.
— На себя посмотри, — шутка звучала не первый раз.
— Нет уж! — ощерился ирландец. — Мне спокойный сон еще пригодится!
В палате они были вдвоем. Парня с простреленной грудью, откликающегося на имя Хорхе, увезли на обследование, а койка Сахарного так и пустовала с момента его отбытия.
Сестры шептались, что в боях на Эброне наступило затишье.
Доковыляв до кровати, Роберт просто упал на нее. Несколько мгновений лежал, пытаясь отогнать накатившую сонливость, а потом самым позорным образом сдался.
Конноли выглядел так, точно расставался не с соседом по палате, а с близким другом, с которым прошел огонь, воду и даже медные трубы.
— Ну, ты давай, всыпь этим уродам за всех нас! — сказал он, громогласно шмыгнув носом.
— Пока… успехов… — с усилием просипел Хорхе, начавший говорить всего два дня назад.
