– Бывший штабс-капитан.
– Ишь ты! Поручик, – чех обернулся к стоящему рядом с ним молодому офицеру. – Загоните этот сброд в пакгаузы поскорее, выставите охрану, чтобы русские их не перекололи, как свиней.
– Есть, пан полковник!
– А этого…
Полковник недобро усмехнулся, сделал три шага вперед и оказался перед Нестеровым. И, взяв перчатку левой рукою, неожиданно своей десницей наградил его звонкой пощечиной. Щеку обожгло, словно огнем, голова дернулась, но тут же последовало еще две оплеухи. От унижения и боли Нестеров наклонился и закрыл горевшее от хлестких ударов лицо ладонями – он никак не ожидал к себе столь гнусного и жестокого отношения от образованного европейца.
– Эту… В общем, поручик, заприте его со всеми! Там ему самое место, со всеми своими солдатами!
Полковник остановился, недобро ощерился, словно разъяренный волк, и произнес всего одно слово с нескрываемой брезгливостью, словно плевок сорвался с его губ:
– Дерьмо!
Зима,
командир 3-й Иркутской стрелковой дивизии
полковник Ракитин
– Василий Александрович, вы великолепно провели это сражение. Как преподаватель в академии урок тактики!
Генерал Каппель говорил со свойственной только ему доброжелательностью в голосе. Он был немного возбужден, на бледных прежде щеках появился здоровый румянец.
– Каковы потери?
– У нас всего 15 убитых, 67 раненых, многие из них легко, даже остались в строю, несколько обмороженных, – полковник Ракитин отвечал четко, он был счастлив, что со столь малыми потерями ему удалось не просто опрокинуть, но почти полностью уничтожить куда более многочисленного врага. К тому же заблаговременно занявшего хорошо укрепленные позиции, прекрасно вооруженного и обеспеченного боеприпасами.
– У воткинцев вышедших из строя еще меньше, полк Мейбома потерял с десяток солдат… Великолепно…
Главнокомандующий о чем-то задумался, на лбу собрались лесенкой морщинки. Ракитин тоже молчал, поглядывая искоса на вытянувшихся рядом с ним полковников фон Ваха и Долго-Сабурова, командира доблестных нижнеудинцев, что совместно с воткинцами опрокинули левый фланг красных отчаянной штыковой атакой.
Противостоявший белым большевицкий отряд был разгромлен наголову – на поле боя осталось свыше восьмисот убитых, разъяренные многочасовым лежанием в снегу белогвардейцы в плен никого не брали, сдававшихся кололи штыками. Бродившие повсюду санитары собирали немногих раненых каппелевцев, бережно укладывая их на сани и оставляя на морозе десятки красных, истекающих кровью. Хриплые стоны многочисленных умирающих большевиков и партизан накрывали поле недавнего боя, создавая прямо апокалипсическую картину.
Вот только недавние враги не испытывали даже капли сострадания к своим жертвам. Да и не могло быть иначе – за ледяной поход много зверств совершили красные партизаны, изобретая всякие немилосердные казни для попавших в их руки офицеров и солдат, но теперь им воздавалось сторицей. Война – жестокая вещь, а гражданская особенно, в ней нет места пощаде. Она идет на беспощадное истребление не только политических врагов, но и простых обывателей, которым зачастую крепко достается от враждующих сторон, ибо озлобленные люди не ведают, что творят…
– Я доволен вами, господа, – это первый бой в этом году, в котором нам удалось уничтожить довольно крупный отряд красных, всю Западную группу их так называемой ВССА, – аббревиатуру Каппель проговорил с усмешкой. Но затем произнес слова, от которых офицеры моментально побледнели, не сразу осознав сказанное. – А потому отрешаю вас от командования дивизиями, – Владимир Оскарович неожиданно улыбнулся и добавил, моментально разрядив накалившуюся было ситуацию: – Вы меня неправильно поняли, господа. Не стоит прикрываться громкими названиями армий, корпусов и дивизий, а следует свести остатки всех соединений в крепкие и достаточно укомплектованные части. Генерал-майор Войцеховский зря время не терял и уже упразднил множество штабов, оставшихся без войск. Сергей Николаевич ввел, наконец, порядок в наши обозы. Все мелкие части влиты в более крупные, сохранившие еще боеспособность. Мне осталось провести в жизнь последнюю меру – свести корпуса и дивизии в бригады и батальоны, в структуру, более пригодную в новых условиях войны. И укомплектовать их по штату, всех штабных офицеров и солдат, включая обозных, немедленно поставить в строй. Нам каждый штык сейчас дорог!
– Разрешите, ваше превосходительство!
Капитан Мейбом неожиданно сделал шаг вперед, его лицо приняло самое решительное выражение.
– У нас в армии есть офицерские роты, я считаю, что не стоит их создавать! Если прежний батальон или роту сворачивать в полнокровный взвод, а такова численность почти всех наших частей, то и офицеров оставлять в них прежних, в полном числе, пусть на должностях отделенных и взводного командиров. Тогда они будут постоянно с солдатами, это и скажется в бою, и предохранит от красных агитаторов. Я на своем опыте это выяснил и не раз писал рапорты…
– Хорошо, так мы и сделаем, Федор Федорович, – от прежнего порядка нам стоит давно отказаться, как и от пресловутого старшинства в чине. Назначать по способностям, а не по чину. И пусть взводом командует даже капитан, а не старший унтер-офицер, от этого станет не хуже, а даже лучше. Да и амбициям некоторых «начальников» с их стенаниями в таких случаях потакать не стоит, речь идет о спасении России!
Офицеры замерли, главком говорил им о крамольных вещах, недопустимых еще месяц назад! Но не сейчас – прорыв от Красноярска привел к тому, что на пять-семь солдат и добровольцев приходился один офицер. А генералов наплодилось столько, что на те десять тысяч белых, что еще держали в руках винтовки (то есть одна, и то неполная дивизия), их хватило бы на полнокровную армию…
Верхнеудинск,
командующий Чехословацким корпусом
генерал-майор Сыровы
– Переговоры доктора Благоша с Иркутским ВРК завершились успешно! Нам продолжают отгружать уголь в полном объеме, достаточном для прохода всех наших эшелонов. Более того, большевики гарантируют, что диверсий или разного рода препятствий чиниться не будет. Они также прекращают всяческую агитацию против наших легионеров.
Генерал Сыровы окинул весело горевшим взглядом единственного глаза собравшихся за столом в его салоне представителей Чешского национального комитета Богдана Павлу и доктора Гирса. Вагон самого командующего уже несколько дней стоял на станции Верхнеудинска, рядом с двумя другими эшелонами 2-й дивизии корпуса и поездом самого генерала Жанена, продолжавшего являться номинальным главнокомандующим союзными войсками в Сибири.
Город, еще занятый остатками семеновцев, продолжавших его удерживать от наседающих со всех сторон партизан лишь при поддержке японцев, был фактически обречен. Руководители ЧНК уже имели беседы с представителями местной «общественности» и бурятскими «автономистами» и обещали поддержать их желание установить подлинно «демократическую» власть, а не то квазиправительство кадета Таскина, что было создано в Чите по указке атамана Семенова. Вот только одно обстоятельство удерживало от проведения в жизнь подобного Иркутскому сценария.
