Сирийские грабители могил, насколько мне известно, предлагают на продажу не мумии, а бронзовые фигурки животных, цилиндрические печати, византийские масляные лампы, кресты, монеты, статуэтки, барельефы и даже антаблементы или резные капители, — в Пальмире было такое множество древних камней, что из них состояло все убранство сада вокруг отеля «Зенобия»: капители служили столами, фрагменты колонн — сиденьями, мелкие камни — обрамлением цветников, а терраса бесцеремонно занимала довольно большую часть близлежащих руин. Этот отель, стоявший на уровне старинного города, построил великий, ныне забытый архитектор Фернандо де Аранда, сын придворного музыканта Фернандо де Аранды при Абдул-Хамиде
[248] в Стамбуле, преемника Доницетти в качестве дирижера имперских оркестров, гражданского и военного; в результате я чувствовал себя в Пальмире почти как дома: пустыня звенела смутными отголосками музыки османской столицы. Фернандо де Аранда-младший всю жизнь работал в Сирии, где и умер в 1960 году, построив до этого в Дамаске множество монументальных зданий в стиле, который можно определить как ар-нуво в восточном духе; среди них вокзал Хиджаз, университет, большие жилые дома и отель «Зенобия» в Пальмире, который вначале назывался не «Зенобией», а «Каттане» — по названию инвестиционного общества, которое и заказало проект этому восходящему светилу современной сирийской архитектуры в предвидении наплыва иностранных туристов; здание было заброшено еще до окончания строительства и отдано в распоряжение французского гарнизона Пальмиры (мехаристов
[249], авиаторов, младших офицеров без будущего), который надзирал за действиями бедуинов и бескрайней пустынной территорией, простиравшейся до границ Ирака и Иордании, где распоряжались англичане. Это детище Фернандо де Аранды, и без того отличавшееся скромными размерами, лишилось одного крыла, что придало фасаду крайне несуразный вид: фронтон над входной дверью, с двумя пилястрами и пальметтами, утратил свой статус центра благородной симметрии, а начатая пристройка, на которой расположилась терраса отеля, и его нарушенное равновесие придавали всему ансамблю вид одноногой фигуры, способной вызвать у наблюдателя, в зависимости от его отношения к калекам, либо сочувствие, либо брезгливость. Впрочем, и то и другое усугублялось еще и внутренним убранством здания — обшарпанными стульями с соломенными сиденьями в холле, крошечными душными номерами, ныне обновленными, а в ту пору украшенными блеклыми рекламными плакатами сирийского министерства по туризму и бедуинской кавалерии. Мы с Сарой склонялись к сочувствию: она в память об Аннемари Шварценбах и Марге д’Андюрен, я — от счастья этой неожиданной находки, которую маэстро османской музыки подарил, через посредство своего сына, Сирийской пустыне.
Местоположение отеля «Зенобия» было потрясающим: сбоку от античного города, всего в нескольких десятках метров, можно было увидеть храм Ваала, и если постояльцу выпадала удача жить в номере с окнами на Пальмиру, он ночевал, можно сказать, прямо среди древних руин, под древними звездами и с древними снами, под убаюкивающие голоса жрецов Ваала, бога солнца и утренней росы, и его супруги Иштар со львом. Здесь царил Таммуз — сирийский Адонис, — коего воспел в своих стихах иракский поэт Бадр Шакир ас-Сайяб
[250]; так и чудилось, что оазис вот-вот украсится пунцовыми анемонами, родившимися из крови этого смертного, виновного лишь в том, что он пробуждал к себе страстную любовь богинь.
Но в тот день вопрос об отеле не вставал: нам пришла в голову нелепая мысль заночевать в крепости Факр эд-Дин, чтобы полюбоваться на закате и восходе красотой города. Разумеется, у нас не было при себе ничего нужного для такого ночлега; мы с Бильгером напихали в его внедорожник пять или шесть одеял, которые должны были заменить матрасы и спальные мешки, несколько подушек, тарелки, стаканы и приборы, бутылки ливанского вина и араки и даже маленький металлический мангал с его террасы. Кроме Сары, в этой экспедиции участвовал еще кое-кто — улыбчивая французская женщина-историк, брюнетка с длинными волосами, и ее друг, такой же улыбчивый брюнет; полагаю, что сегодня он в качестве журналиста разъезжает по Среднему Востоку, работая на несколько французских газет, а в то время мечтал о престижной должности в каком-нибудь американском университете; мне кажется, Сара поддерживает отношения с этой приятной парой, соединявшей в себе красоту и интеллект. Странно все-таки, что, кроме Сары и Бильгера, я не завел себе друзей в Дамаске ни среди сирийцев, ни среди востоковедов; впрочем, я прекрасно понимаю, до какой степени был тогда невыносим со своими претензиями и требованиями; к счастью, со временем я сильно изменился к лучшему, хотя, должен признать, это не помогло мне завязать новые знакомства и активно участвовать в общественной жизни. Если бы Бильгера не обуяло безумие, если бы Сара не была так недостижима, они оба, несомненно, стали бы связующим звеном с тем прошлым, что стучится ко мне по ночам; как же звали тех молодых французских историков? — девушку, кажется, Жанна… нет, Жюли, а парня — Франсуа-Мари, я помню его худощавое лицо, обрамленное темной бородкой, и — вот тайна обаяния личности! — его юмор и хитроватый взгляд, которые компенсировали общую жесткость характера; да, память — единственное, что меня не покинуло, что не ослабло, в отличие от тела: помню, что в середине дня мы купили мясо у торговца в современной части Пальмиры, кровь только что зарезанного ягненка капала на тротуар перед витриной лавки, в которой висели на железных крючьях легкие, трахея и сердце животного, — в Сирии не до́лжно забывать, что нежное мясо для шашлыка принадлежит зарезанному млекопитающему, покрытому шерстью и блеющему, вот почему его внутренности украшают прилавки мясников.
Бог — главный враг баранов; непонятно, по какой ужасной причине Он выбрал одного из них, чтобы в момент жертвоприношения подменить сына Авраама ягненком, а не муравьем или розой, чем обрек этих несчастных животных на смерть от ножа человека на веки вечные. И разумеется, именно Саре (забавное библейское совпадение) были поручены закупки провизии, не только потому, что ее не пугал вид крови и еще теплых туш, но, главное, потому, что ее знание местного диалекта и яркая внешность неизменно обеспечивали нам лучшее качество товара и более чем скромную цену, когда платила она: нередко хозяева лавок, зачарованные красотой этого рыжеволосого ангела с сияющей улыбкой на алых губах, пытались подольше удержать ее около себя, для чего отказывались назначать цену за свои продукты. Современная Пальмира, расположенная к северу от оазиса, представляла собой правильный четырехугольник, застроенный низкими домами из скверного бетона, ограниченный с севера и северо-востока аэропортом и мрачным зданием тюрьмы, самой знаменитой во всей Сирии; это строение было окрашено в черный и кроваво-красный цвета, напоминавшие о цветах сирийского знамени, которые асадовская династия распространила на всей территории страны; в ее камерах ежедневно применялись самые жестокие пытки и казни, напоминавшие средневековые, и эта жуткая рутина преследовала лишь одну цель — всеобщий страх, повсеместное распространение мертвящего, нечеловеческого ужаса.
