– Магия может прикончить тебя или свести с ума! – перебил ее Доу.
Нэнси повернулась к нему, и глаза ее сквозь пряди волос сверкнули красно-желтым необузданным пламенем. Он отвернулся.
– А может, это продлится достаточно долго, Доу Трифолд. Я не раскрывала тебе все свои карты. Некоторые из моих секретов не предназначены для посторонних ушей. Помнишь, я говорила, что хотела бы потратить свою долю на наемников?
– Я расплавлю маску и начеканю из золота монет, Нэнси, поэтому не беспокойся об… – протараторил он, чувствуя себя неуютно под ее яростным пылающим взглядом.
Нэнси рассмеялась.
– Я задумала нечто действительно грандиозное, Доу. Наступил сбор урожая, и Дариену не помещает очищающий огонь. Пора сжечь солому, брошенную на полях. Лорд Альбус – дядя короля. На празднике жатвы главный судья будет стоять рядом с королем Йоханнесом и махать рукой тем, кто ненавидит его, но не в силах что-либо сделать. Быть может, если кому-то удастся спалить дворец вместе с лордом Альбусом, в городе хоть немного поубавится зла. Быть может, после этого те, кто заслуживает правосудия, наконец-то получат его – хотя бы и ненадолго.
Доу слушал, моргая от изумления. Он не собирался вступать в споры с женщиной, пылающей огнем, которого она, похоже, не замечала. Но он видел, как сверкнули кончики ее пальцев, когда девушка сжала поводья, отчего от них пошел дым.
– Вряд ли ты что-то изменишь, убив одного человека, – осмелился он сказать спустя некоторое время.
– Что ж, тогда решено, – отозвалась Нэнси. – Мне придется убить их всех.
Несмотря на всю ее дерзость и силу, Доу видел, что она не меньше его, а может быть, и сильнее боялась того, что они пережили и что происходило с ней. Жаль, что пафосные речи об отмщении не могли заново наполнить опустевшие фляги.
– Да, но сперва сделай одолжение, позволь мне наведаться к моему брату Джеймсу. Он живет на Аптекарской улице и… у него жена, две дочки и маленький сын.
Заметив беспокойство в голосе Доу, Нэнси фыркнула.
– Я не спятила, Доу. И я не сойду с ума, едва ступив на городскую землю. Думаешь, твой брат может помочь? Хорошо, заглянем к нему. Но потом я отправлюсь прямиком во дворец, найду лорда Альбуса и спалю там все дотла, а он и не узнает, кто я такая. Я зажгу факел, используя силу, что спрятана внутри меня, а потом, когда она иссякнет, я заберу свою долю от золотой маски и буду вести тихую, неприметную жизнь. Но все запомнят, что меня не остановить. – На секунду она задумалась, и на лице ее отразилась паника. – Праздник жатвы ведь еще не начался? Мы не опоздали?
– Нет, Нэнси, он будет завтра, ты права. К закату Дариен будет полон невинных людей, празднующих начало сбора урожая.
– Со спиртным, масляными лампами и снопами пшеницы, – добавила она, злобно ухмыльнувшись. – Отлично будет гореть.
– Ты ведь сказала, что ты в своем уме, Нэнси, помнишь? В Дариене живет мой брат с семьей, не забыла? Хорошие люди, которые не сделали тебе ничего плохого.
Словно очнувшись, она потрясла головой.
– Да, верно. Если бы ты только мог это почувствовать, Доу. Это немного напоминает опьянение, словно ты опрокинул пару стаканов и тебя еще не тошнит. Понимаешь? Всю жизнь мне приходилось склонять голову перед проходящими мимо королевскими стражами, зная, что, если они захотят причинить мне боль, как сделали с моим отцом, никто никогда не придет на помощь и не остановит их. Никто.
Она снова замолчала, Доу вздрогнул, гадая, что за воспоминание могло так отразиться на ее лице. Не хотел бы он сейчас оказаться на месте лорда Альбуса.
Лошадь Нэнси вдруг тихо заржала и задвигала головой, словно учуяла в дуновении ветра запах не то воды, не то города. В нескольких милях к востоку от них лежал Дариен, где кипела жизнь и делались приготовления к самому главному празднованию в году, когда по улицам текли реки крови заколотых животных, вращающихся на шампурах, а каждый стол ломился от спелых фруктов, свежего хлеба и дымящихся котлов с мясом. И в этот город, в эту шумную пирушку они с Нэнси войдут, как нож в самое сердце.
Элиас нес пшеничный сноп на сгибе локтя, как и другие горожане в разрастающейся толпе, которая уже начала праздновать приближающийся Канун жатвы. Лица некоторых скрывались под масками в виде разрисованных черепов – напоминание о том, что всех рано или поздно скосит смерть. Толпа все множилась, и это никак не умаляло всеобщего веселья. Когда-то Канун жатвы был серьезным торжеством, во время которого фермеры привозили свои продукты на городские рынки. Некоторые из них теряли голову, едва в их карманах начинали звенеть монеты. Но за последние десятилетия праздник превратился в чествование Богини, в пир, которому не было равных, гулянья с вычурными костюмами и всевозможными излишествами, которые длились с вечера накануне и до заката следующего дня. Спустя девять месяцев на свет появлялось так много детей, что этот месяц в народе называли «родильным». По утрам в канавах валялись тела: пьяные вперемежку с мертвыми. Таковы были взлет и падение жизни в Дариене. Уважаемые люди могли избежать всего этого, просто не выходя из своих домов или запираясь в комнатах. Если же они выходили на улицу до полуночи, это значило, что они готовы напиваться, смеяться, петь, драться, горланить и рисковать своей жизнью.
Элиасу с трудом верилось, что в мире может существовать так много людей. Ему было настолько не по себе, что он тяжело дышал, отчего голова его начинала кружиться. Дидс широко улыбнулся и показал пальцем на свое лицо в надежде, что Элиас додумается изобразить такую же улыбку и избавится от своего вечно насупившегося вида. Охотник отошел в сторону, уступая дорогу группе голых по пояс молодых людей, которые бежали по улице, расталкивая попадавшихся на пути ничего не соображающих пьяниц так, что те кубарем катились в разные стороны. Один из парней заметил движение Элиаса и попытался дотянуться до него. Элиас ударил его по вытянутой руке, и парня, ругающегося и сыплющего проклятиями, оттащили в сторону товарищи. Было еще рано, и большая часть людей в толпе спешили по домам, чтобы переодеться. Те же компании, которые уже вышли на гулянья, еще не настолько напились, чтобы затевать потасовки с чужаками или зажимать женщин у стенок. Все будет чуть позже, когда город словно вулкан извергнет из себя все, что весь год сдерживалось оковами цивилизованного поведения.
Если бы не важное задание, Дидс наслаждался бы праздником. Но в нынешних условиях он находил шум и все, что отвлекало внимание, раздражающим. Пляшущие пьяные мужчины и женщины вовсе не веселили того, кто был трезв как стекло. Дидс сжал покрепче свой сноп и помахал им в воздухе, не спуская глаз с ворот королевского дворца, которые возвышались всего в каких-то двадцати ярдах впереди, если идти прямо по дороге.
– Что бы ты ни делал, сквозь запертые ворота ты пройти не сможешь, верно, минейр? – спросил Дидс, пытаясь перекричать шумных певцов, марширующих плечо к плечу. Один из них попытался увлечь Дидса с Элиасом за собой, но не смог, и его понесла толпа.
Элиас поднял голову и пожал плечами. Он без труда мог пересчитать стражей, но, как бы много их ни было снаружи, внутри наверняка скрывалось еще больше, не говоря уже о хваленых королевских мастерах меча.
