– Отпусти, слышишь, отпусти!
– Пошла на хер.
– Отпусти, что хочешь возьми, только отпусти!
Карие глаза полны ужаса, рука вцепилась в здоровенный крест, утопающий в блестящих от люрекса оборках… ага, зрачок «поехал»…
– Позолоти ручку, тогда отпущу! Снимай, снимай все, пошевеливайся! И с них тоже.
Рая, всхлипывая без слез, стала вынимать из ушей тяжелые серьги.
Когда все цыганское золото перекочевало в мою сумку, я стукнула цыганок еще по разу и сняла блок:
– Пошли вон!
Старшая пошевелилась первой, младшая за ней. А я обратилась к Рае:
– Еще раз увижу, хуже будет. Попадетесь – пеняйте на себя. Так всем и передай. Все забудь, а это помни!
Рая мелко кивала, как китайский болванчик. Челюсть у нее тряслась так, что стучали зубы.
Остановка была совсем близко. Я села в автобус, идущий в противоположную часть города, и стала обдумывать случившееся. Это не оборотень отбил атаку опытных гипнотизеров-практиков. Это я применила оружие, которое давно пылилось в чулане. А сейчас оно само очутилось в руке. Неужели все, что нарабатывалось годами и никогда не применялось, пошло в ход именно сейчас? Почему? Ушла установка «не ввязывайся в драку, лучше уступи»? Кажется, лиса научила меня не бояться схватки, а все остальное – дело техники.
– Спасибо, Хино-сан.
Я почувствовала, что мне улыбнулись в ответ.
Надо было решить, как поступить с добычей – цыганским золотом. Грубо сделанные украшения были ценны только весом. Сдать в ломбард? Нет, можно не сомневаться, что искать их будут именно там. Ну что ж, пока залягу на дно вместе с ними, а там будет видно.
Я добралась домой кружным путем, спрятала трофеи в кладовке и едва успела поесть, как телефон разразился «Пассакальей» Баха. Это означало «прочие».
– Слушаю!
– Это Христо – помните, доску заказывали?
– Помню, конечно. Здравствуйте.
– Доска-то почти готова, еще разок полирнуть осталось. А где устанавливать будем?
– На Каменном берегу, я покажу.
– Сегодня сможете?
– Могу. В пять часов, на пляже, где лестница из парка.
– Идет.
Он отключился, не попрощавшись. Ну и ладно, мастер не обязан быть образцом джентльмена. Лишь бы сделал все как следует. Деньги, заплаченные Колей, я давно вернула, и сейчас предстоял окончательный расчет. Настроение слегка испортилось, но расстраиваться было нечего. Я пообещала это сделать, и точка.
В бухту у Каменного берега я добралась с хорошим запасом времени. С той ночи, когда кто-то приподнял занавес между прошлым и настоящим, вокруг ничего не изменилось. Развалины дота надежно хранили пистолет, которому, скорее всего, предстояло остаться здесь навсегда. С моря дул легкий ветерок, поверхность воды морщилась и вновь стеклянно блестела под высоко стоящим солнцем. День выдался по-осеннему прохладным, кругом было тихо, пусто и светло. Только шелестел прибой, да ветер перебирал кустарник на развалинах и у подножия скальной стены – выветренной, изъеденной сыростью и временем.
Невозможно было представить, что здесь наяву происходило все увиденное мною в ту ночь. Но оно случилось, я помню это и не дам никому забыть.
Я побрела вдоль скалы, приглядывая подходящее место. Камень был слоистым и растрескавшимся, в щелях угнездилась цепкая приморская трава, а кое-где и чахлые кустики. Заметней всего доска будет на уровне глаз стоящего человека среднего роста – то есть метра полтора от земли… а вот как раз и небольшой выступ-козырек, прикрыть доску от дождя и снега. И приметная трещина, похожая на букву «м». Сзади, со стороны моря, раздался резкий звук, похожий на козье блеянье. Я обернулась, но солнце слепило глаза, отражаясь от воды. Защищаясь от него, приставила ладонь козырьком ко лбу, увидела висящую в воздухе чайку – и его.
Темный человеческий силуэт виднелся у кромки воды – кусок необъяснимо прозрачной тени в ясный осенний день. Я закрыла глаза, открыла их снова. Ничего не изменилось.
– Не знаю.
– Как – не знаешь?
– Не знаю. Забыл. Все забыли, и я забыл.
– Забыли кого – тебя?
– Нас всех. И меня тоже.
– Ты где?
– Здесь. Давно. Не помню.
– На берегу?
– Нет.
– В море?
– Да.
– Что ты делаешь?
– Я здесь. Всегда. Охраняю.
– Что, заждались?
Христо выглядел точно так же, как в первую встречу, только шорты сменил на потрепанные брюки от «афганки». В руке у него был небольшой пакет с рекламой кока-колы.
– Добрый день. Да нет, ходила, место выбирала.
– Выбрали, так показывайте.
– Вон там.
Идя к скале вслед за Христо, шагающим вперевалку по камням, я воровато оглянулась. Призрака не было. Исчез, хотя я его не отпустила – но ведь и не звала! Как позвать того, кто забыл свое имя? Как он сказал: «Нас все забыли»? Неужели это тот, которого я пыталась вытащить из прибоя в ту ночь? Или кто-то другой из тех, кого никто не помнит…
– Тут? Ну ладно.
Христо извлек из пакета банку с остатками краски, кисточку и рулетку. Несколькими точными движениями наметил на скале четырехугольник, отошел к линии прибоя и, сощурившись, осмотрел результат своей работы.
– А глаз у вас есть, – резюмировал он. – Место самое то. Ну все, дальше я сам. На той неделе позвоню, будете работу принимать.
– А надпись можно дополнить?
Христо неодобрительно прищурился.
– Пока еще можно. Но места осталось чуть-чуть, на два слова.
– Столько и надо.
– Запишите на бумажке, чтобы потом вопросов не было.
Я нашарила в сумке упаковку спазмалгона, вытряхнула содержимое и на внутренней стороне картонки вывела печатными буквами два слова.
Христо взял глянцево-белую картонку и стал рассматривать, далеко отводя от глаз.
– Очки забыл, – пояснил он. – Ладно, это еще воткну как-нибудь. Значит, все сделаю, установлю на место и позвоню. Дней через пять.
– Платить сейчас?
– По факту. И вот еще. Что вы передали с Колькой, я прочел. Одно непонятно, на черта оно вам? Шестьдесят лет прошло, все всё забыли!
– Я не забыла. У бабки моей два брата погибли. Старший под Керчью без вести пропал – знаете же, что там было?
– Рассказывали… Бескозырки плавали так, что воды было не видать.
– Бабка и говорила: я-то их живыми помню, а умру – и все их забудут, как и не жили на свете. Жениться не успели, детей не оставили, так хоть ты их помни. Но я тоже не вечная. Писала в архивы: о старшем так ничего и не известно, младший под Варшавой в братской могиле лежит. Для своих ничего сделать не могу, а тем, кто здесь полег, могу хоть эту доску поставить. Может, и моим кто лишний раз цветов принесет. Этих всех тоже помнить некому.